Квантор существования

Пока же, в ожидании пятницы, Балашинский решился на встречу с Машей. Слово не воробей, и за него приходится отвечать. Выхода из ловушки, в которую Ян загнал сам себя, он видел только два. Либо отношения с Машенькой придется развивать, а иначе поступить после его признания было бы смешно и бессмысленно, либо встречи с девушкой надо прекратить совсем, чего Яну вовсе не хотелось.

Когда девушка, как у них повелось, пришла в обеденный перерыв к "Ломоносову", Балашинский начал свои приветствия с комплимента. Раз главное было произнесено, то он не видел смысла в притворстве.

– Вы чудесно выглядите, Машенька. Я всегда Вами восхищался, а сегодня особенно, – сказал Балашинский и не соврал. Маша, розовая от неловкости и вновь появившегося смущения была и в самом деле очаровательна. И полностью оправдывала поговорку, что скромность украшает девушку. Правда, далеко не каждую.

– Вы тоже, – подняв на Яна прозрачные в своей чистоте глаза и тут же, немедленно, их опустив, ответила Машенька, и тоже не солгала. Вид у Балашинского действительно был довольный и радостно светлый.

– Тогда будем гулять и разговаривать. Последнее, я думаю, нам сделать необходимо, – легким нажимом Ян Владиславович словно подчеркнул последнюю свою фразу, затем предложил Машеньке руку. Они неспешно пошли в сторону Мичуринского проспекта.

Ян решил не откладывать дела в долгий ящик и разъяснить, насколько это возможно, свое отношение к Маше. Обижать и отталкивать девушку ему не хотелось, оттого Балашинский не стал раскрывать перед ней своих легкомысленных колебаний и сомнений.

– Знаете, Машенька, Вы первый человек, который вызвал во мне чувство, похожее на любовь, – и так как говорил Балашинский о людях, а не о вампах, то и слова его были недалеки от истины, – не могу Вам сказать, что я влюблен в Вас безумно, это было бы и смешно в моем возрасте, но такое душевное влечение я не испытывал еще ни к одному человеческому существу на свете. Вы мне верите?

Вопрос с его стороны был скорее риторического характера, но Машенька испугалась, что задан он всерьез, и ее недоверие может заставить Яна замолчать.

– Верю, да-да. Конечно, верю, – она заторопилась, говорила, глотая слова. Вдруг вспомнила важное и спросила, – а как же Ваша родня? Вы же их любите, и они близки Вам?

– Это совсем другое. Мои родичи – это все равно, что я сам. Они вроде как часть меня. Я же говорю о том, что находится вне моего привычного домашнего мирка. То, что приходит со стороны, из мира большого, – Ян Владиславович вопросительно посмотрел на Машеньку, словно спрашивал взглядом, понимает ли она, видит ли разницу. Машенька утвердительно закивала, приглашая его к дальнейшим откровениям. Балашинский же вел беседу так, чтобы держать ее в постоянном напряжении и сосредоточенности, не давая выбраться на поверхность стыдливости и робости, могущих произойти от его недвусмысленных признаний. Чувство застенчивости и неловкости могло лишь рассеять внимание девушки, чего Ян вовсе не хотел. Он желал, чтобы каждое его слово дошло в перворожденном своем виде до Машиного сознания.

– Так вот. Я хотел, собственно, Вам сказать, что чувства мои к Вам внове для меня. Оттого я не могу сказать Вам сейчас большего или что-нибудь обещать на будущее. Мне необходимо еще некоторое время, чтобы свыкнуться с моим новым ощущением и понять, необходимо ли оно мне, – говоря это Балашинский не взглянул уже на Машу, а бросал слова прямо перед собой, в пустоту, – Но мне важно на сегодняшний день знать одно. Приятен ли я также и Вам? Вызываю ли в Вас хоть какое-нибудь ответное чувство? Если же ничего похожего нет, то и мои старания разобраться в себе и продолжать вместе с тем наши встречи совершенно бессмысленны. Потому что в таком случае меня ждут только неприятные переживания. Надеюсь, Вы достаточно добры, чтобы не пожелать мне подобной доли?

– Что Вы, у меня и в мыслях не было ничего подобного, – Машенька заговорила, почти что оправдываясь перед Балашинским, будто бы он и в действительности мог думать то, что сказал. Что молоденькая, неискушенная и ослепленная им девушка и в самом деле была способна жонглировать его чувствами. Но Маша принимала игру всерьез, не зная ее правил.

– Мне лестно это слышать и знать, что я в Вас не ошибся. Но, все же, каков будет Ваш ответ? Поверьте, что бы Вы не сказали, я отнесусь спокойно к любому Вашему приговору. И мне не нужна ложь во спасение. Если я Вам не нужен и не мил, то я тотчас уйду и никогда больше, даю Вам честное слово, не обеспокою Вас своим присутствием, – и Балашинский сделал изрядный шаг в сторону, одновременно отпуская Машенькину руку, опиравшуюся до той минуты на его локоть. Будто бы немедленно по одному Машиному неблагоприятному взгляду собрался исчезнуть, сгинуть навсегда прочь.

И простодушной девушке, конечно, пришлось его удержать, позабыв о приличиях и скромной застенчивости: