– Меня хозяин не возьмет. Я в бегах не нужен. "Апостол" без общины, это же бред собачий. Да и не уйду я никуда. Девчонки наши отсюда ни за что не тронутся. У них и здесь все есть. Домохозяйки же, не бойцы. И дальше носа своего ничего не видят. Опять же, зачем Яну хозяйки, если дома никакого не будет. А будет, так у него другая сыщется. Из чьих рук и яд сладкий, – Фома задумался, и в гостиной на время повисло мертвое молчание. Миша его не нарушал, пусть думка думается. Фома вскоре заговорил вновь, – Я, может и подонок, но не настолько. Девчонок я не брошу. И не потому, что так уж Лерку люблю. А только, может в этом и будет смысл моей жизни… Хотя, что это мы? Рано еще марши похоронные исполнять. Все в наших руках. Если правильно себя вести, то и общину сохраним, и хозяин будет счастлив и доволен. А это – залог нашего процветания.
– Мудро, ничего не скажешь. Ты, Фомич, голова! Зря я здесь, конечно, разорялся. Горлом много не возьмешь. Тут мозгами раскинуть надо, да еще как. Ты думай давай, что нам со всей этой музыкой делать, – Миша хрустнул пальцами в кулаке, словно хотел задавить в нем надвинувшуюся на семью угрозу.
– Чего тут думать. И так ясно, что делать, – Фома вздохнул тяжело и отвернулся от "архангела".
– И что же? – спросил Миша и отвернулся в другую сторону. Получилось что-то, навроде двуглавого орла.
– Только одно. Всем иметь довольный вид, что бы не происходило. А главное – молчать… Всем молчать.
ГЛАВА 18. АПОСТОЛ
Совет, конечно, был дан хороший. Молчание и на деле золото, не только на словах. Но сам Фома, в миру же просто Фельдман Борис Семенович, молчать не собирался. А собирался он вести неустанную идеологическую пропаганду в общинных рядах. В пользу, разумеется, хозяина. План кампании был прост. Начать Фома намеревался с собственной душевной подруги, чью свободу давно уже не ограничивал, однако, опасался и чуждых на Леру влияний. Главное на его взгляд было отвадить от Леры, а значит, и от Татки, саму мадам, закрыть, так сказать, их доверчивые ушки от ненужных ее высказываний известно в чей адрес. А после, с подходом, обработать и охотника. Проще всего, предполагал Фома, будет с боевой гей-парочкой, так что Макса и Сашка можно оставить и напоследок. Таким образом рассчитывал "апостол" изолировать мадам Ирену, и, если та не осознает ошибок и не примкнет к общинному большинству, то и начать с ней безжалостную, холодную войну.
Бремя забот о состоянии умов в общине Фома взвалил на себя добровольно. Собственно, чтобы реализовать в себе сокрытый глубоко талант проповедника и неясную тягу к интеллектуальному превосходству над другими представителями рода человеческого, Фома в свое время и примкнул к общине "вампов". И оказался на своем месте.
Хотя изначально, естественно, помышлял о совсем другой карьере, в силу семейных и денежных обстоятельств, далекой от его истинного призвания. Но жизнь рассудила иначе, подкинув Бореньке Фельдману карту, которой не было и не могло быть в его колоде, и обернувшуюся фигурой, посильнее любого джокера, хоть и зловещей на вид.
Но самая суть же Боренькиной натуры заключалась вовсе не в стремлениях и притязаниях на особую роль в человеческом социуме. Пусть и точила его с юных лет жадная ржа зависти к чужой славе и власти. Были в Бориной душе и другие совсем темные закоулки, в которые он страшился даже заглядывать. И тем более мотивировать этим страхом свои поступки.
А боялся Боря самой обыкновенной, человечьей смерти. Которая приходит неизбежно и в непредсказуемых мучительных обличиях. Боялся с самого детства, со времени, когда стал осознавать мир, а в нем себя. Но совсем не так, как другие дети, видя смерть злобной букой с косой, от которой можно спрятаться за маминой юбкой или под одеялом. И даже не как взрослые уже люди, смирившиеся с ее неминуемостью и занятые обычными суетными делами. Нет, Боря Фельдман впадал в леденящий столбняк ужаса, стоило ему подумать и представить собственный конец, так, словно костлявая фигура должна была явится ему немедленно. В его понимании через семьдесят лет или завтра получались совершенно равноценными сроками. Раз уж смерть все равно неотвратима, то, когда бы она ни случилась с ним, для Бори это было все равно, что сейчас. Единственный выход, чтобы сохранить здравый рассудок и саму жизнь, Боря нашел лишь в том, чтобы не думать, даже через силу, о своей будущей смерти. И он заставил себя, затолкал страшные мысли на дальнюю полку и попытался забыть. Результатом его усилий на первых порах оказалось то немаловажное обстоятельство, что мальчику удалось выработать в себе достаточно сильную и подвластную его разуму волю. Что, несомненно, пригодилось ему в последствии.