Квантор существования

Дары отставного и совершенно незнакомого Мютеферрику саджак-бея несколько удивили турецкого первопечатника, но раз уж они были приняты, то ничего не оставалось, как быть последовательным и принять самого дарителя. Каково же было удивление просвещенного ренегата, когда вместо чопорного, носатого и бритоголового провинциального османа, какого и ожидал лицезреть Ибрагим Мютеферрик, пред ним предстал подлинный мадьяр, да еще и обратился к нему с приветствием на милом и родном языке его заморского прошлого. И Мютеферрик мгновенно и безотчетно проникся к странному гостю истинной симпатией, а когда из непродолжительного разговора узнал, что мать Джема была из венгерских пленниц, купленной на невольничьем базаре, тут же разъяснил себе и необычный внешний вид гостя и его чистый выговор, какой услышишь разве что среди аристократов Буды. И тогда посчитал своего нового знакомого подлинной находкой для собственных планов. И не ошибся.

Мютеферрик оттого и полагал себя знатоком людей, что точно и раз и навсегда определял для себя некую, неуловимую внутреннюю сущность каждого человека, с которым ему приходилось вести те или иные дела. Определял же дипломат вовсе не нравственные или физические достоинства, которые, как Мютеферрик справедливо полагал, могут со временем до неузнаваемости измениться. Обжора и пьяница, подорвав природное здоровье своего чрева, мог стать настоящим постником, развратник в силу естественного хода времени – превратиться в монаха, католик – принять ислам из-за вдруг открывшегося высшего знания или жизненной необходимости, и наоборот, правоверный магометанин – предать своего султана, подлый и низкий негодяй – пережить истинный ужас наказания и переродиться в святого, сиятельного своей добротой и кротостью утешителя слабых, прирожденный врач мог сделаться жестоким убийцей, а жестокий убийца – добросовестным целителем недугов. Но, по мнению мудрого Ибрагима, все эти метаморфозы, имевшие место и совершаемые в людских телах и душах, не имели никакого отношения к определению их настоящей сути. Даже трепетная лань может преодолеть собственную трусость и кинуться на голодного волка, но, как бы то ни было, лань ланью и останется, и никогда ей не быть волком. Так и человек, живущий исключительно горячим сердцем будет не то, что человек живущий холодным рассудком. Хотя один легко может сделаться кровожадным разбойником, а другой великим монархом или просветленным духовным пастырем. А глупый мечтатель, даже нажив ума, никогда не станет купцом или толковым ремесленником, как и купец, будь он ворюга-обманщик или честный негоциант, никогда не станет созерцать звезды с познавательным интересом.

Новый знакомый Джем Абдаллах, как быстро определил его подлинное естество проницательный Мютеферрик, был воин и предводитель, но не боящийся подчиняться в силу необходимости, однако, с другой стороны, подчинить его себе означало для покровителя риск не меньший, чем держать ручного барса вместо домашней ангорской кошки. Мютеферрик риска не хотел, оттого решил соблюдать в отношениях с полезным ему Джемом хотя бы видимое равенство. Это было не столь сложным еще и оттого, что Джем для своих не очень великих лет имел сверхъестественный жизненный опыт и нюх на смертельные опасности, и был настоящим гением и провидцем в любой, самой путаной интриге. Мютеферрик только диву давался его проницательности и необыкновенной хитрости, изумляясь, однако, при этом несказанно, что такой необычный по своей силе ум совершенно равнодушен к вечным и нетленным материям, а приходит в движение лишь для решения сиюминутных, насущных проблем. Казалось, Джема абсолютно не беспокоят ни будущее собственных потомков, которых, к слову сказать, у него и не было, ни будущее Блистательной Порты или связанных с ней высокой политикой королевств Европы. Он хотел от своей земной жизни лишь действия и немедленной награды за него, совершенно не интересуясь ни спасением души, ни раем, ни адом, ни конечной целью своего пребывания в этом мире. В ответ на все проповеди, уповая на силу которых, Мютефферик пытался подвинуть к большим свершениям необычного своего протеже, Джем только усмехался, хотя и слушал долгие речи искусного дипломата не без некоторого академического интереса. Но тем дело и ограничивалось.