Квантор существования

Далее последовала легкая и не очень оживленная перепалка голосов, которая постановила, пусть уж первый будет некий Мишка, после неведомый Сашок, который уж очень ослаб, и оттого может точно не попасть, а говорили ему не тянуть и правильно питаться. А после уж, Стас поднесет хозяину. "Чего поднесет-то?" – спросил самого себя вконец затурканный киллер, – "пить, что ли, в честь моей поимки собрались, дурачье?" Если так, то для стрелка выходило очень даже фартово. С нетрезвыми людьми беседу вести в его положении было предпочтительнее, да и реакция у пьяного не та, что у трезвого. Стрелок поднял глаза, посмотрел прямо перед собой на сидящего в центре, явно старшего Черномора, попросил взглядом, но не без достоинства, о снисхождении и уважении к своему классу и послужному списку. Черномор в ответ улыбнулся даже почти сочувственно, будто видел стрелка насквозь и понимал все его проблемы, а после небрежно махнул рукой кому-то из присутствующих.

К стрелку тут же подошел один из нехорошего вида парней, опустился рядышком на коленки, и обнял одной рукой за голову. Наклонил, словно собираясь поцеловать. "Все же голубые извращенцы", – с брезгливой тоской заключил про себя киллер, но до конца печальный вывод додумать не успел. Шею, у самой ключицы, пронзила в двух местах резкая и зловещая боль, и дернулся бы, да тело будто попало в железные тиски, не шелохнуться. Перед глазами поплыло, закачалось, но стрелок был еще жив и в сознании и успел увидеть, как детина с мешком склонился к его лицу и в развернутое пластиковое чрево бьет его собственный артериальный фонтанчик крови. Но киллер уже не пугался ничего. "Хорошо, что без мучений", – в последний раз покойно и неземно подумалось ему.

Тело определили в соседнее с бетонным чуланчиком помещение, оборудованное в мини-крематорий по последнему слову техники с вытяжками и фильтрами. Ни одежду, ни дорогие часы никто трогать не стал, покойного не обыскивали, но и не отпевали, просто сложили внутрь печи и дали огню сделать свою работу. Если стрелок мог видеть всю процедуру с неба или из иных полагающихся ему мест пребывания, то собственные похороны ему, несомненно, понравились.

Назавтра, после удачного завершения операции и расправы над стрелком, хозяин объявил общий и чрезвычайный сбор. По такому случаю были вытащены из комодов и шкафов ставшие традиционными цветные шейные платки, чем обозначилась важность предстоящего мероприятия. Ритка, безуспешно применив весь свой арсенал уловок и подходцев, пыталась вызнать у "дорогого Мишеньки" повестку таинственного заседания, но ее любимый молчал как рыба и только загадочно, но по доброму усмехался, словно заботливый отец, приготовивший ненаглядному чаду подарочек, но прежде времени не желающий портить впечатление.

Вечером, когда все, принарядившись, собрались в большой гостиной, Ян Владиславович, не вдаваясь в патетику, озвучил перед всей общиной предложение Шахтера о переезде. Реакция ребят на услышанное была самой разной, но лишь варьировала положительные оттенки. Миша особых эмоций не проявил, хотя переездом был доволен, ему еще, в отличие от хозяина, было куда расти. К тому же о предложении знал он заранее и оттого съел свой кусок пирожка раньше остальных. Тате и Лере было все равно, в каком именно городе будет стоять их дом, но прельщали новые интерьеры, хлопоты и магазины. Хотя сам переезд внушал и опасения: сколько всего упаковать и отправить, да чтоб не перебить! Охотник, предвкушая новые, беспредельные угодья, про себя только облизывался. Фома развел мерлихлюндию, про повышение культурного уровня общинного населения в связи с адаптацией к столичной жизни, благо, что сам был родом из Москвы, где и доселе имел дальних родственников, оставшихся на родной земле после массового исхода собственной родни в райские кущи американского империализма. Обещал музеи и театральные походы, пока не осточертел и не был вынужден заткнуться. Взгрустнулось только Максу и прильнувшему к его плечу Сашку. Жаль было и уютной квартирки, служившей им гнездышком и свидетелем их любви с самого ее романтического начала, и южного, маломерного как кухня в "хрущобе" городка, будто сшитого по мерке их камерно звучащей жизни. Но они были еще достаточно молоды, чтобы не устрашиться перемен, особенно если у тебя в запасе вечность и ты толком еще не видел даже собственной страны. Больше всех, не таясь, радовалась мадам Ирена, мысленно уже примеряя на себя и столичный бизнес и столичную тусовку. Блеск нарядов и шеренги кавалеров и мощная, нерушимая поддержка за спиной, готовая вывести ее к вершине женского успеха. Ян Владиславович считал амбиции мадам пустой тратой времени и, не стесняясь, сказал Ирене об этом в глаза, предсказывая, как скоро, максимум лет через пятьдесят-семьдесят ей надоест такая мышиная возня. Но пока было ново и ничего не надоело, мадам собиралась вкушать радостей от жизни, имея все же негласной целью свое окончательное место подле хозяина.