Квантовая ночь

— Спасибо вам, профессор Марчук. — Хуан вопросительно взглянул на судью Кавасаки. Он говорил мне, что прямой опрос свидетеля-эксперта лучше всего проводить перед перерывом, чтобы представленные аргументы успели проникнуть в головы присяжных прежде, чем сторона обвинения попытается их разрушить; моё выступление он организовал так, чтобы оно завершилось перед самым полуднем. Однако Кавасаки либо забыл о времени, либо раскрыл замысел Санчеса, потому что он повернулся к окружному прокурору и произнёс слова, которые сам Хуан говорить не стал:

— Мисс Диккерсон, свидетель ваш.

Хуан бросил на меня разочарованный взгляд, потом повернулся и сел на своё место рядом с Девином Беккером, который, как всегда, сидел с кислой миной на худом лице.

Я обеспокоенно поёрзал на стуле. Эту часть мы тоже репетировали, пытаясь предугадать, какими вопросами разразится Белинда Диккерсон в попытке дискредитировать мой микросаккадный метод. Однако, как говорится в знаменитом изречении Мольтке-старшего, ни один план не переживает встречи с противником.

Диккерсон было сорок восемь лет; это была высокая грациозная женщина с удлинённым бледным лицом и чёрными волосами — если бы древко стоящего у стены флага Джорджии сломалось, она запросто могла бы его заменить.

— Мистер Марчук, — сказала она голосом куда более зычным, чем можно было ожидать от женщины её комплекции, — мы все немало услышали о вашей профессиональной квалификации во время вашего опроса моим оппонентом.

Это не было похоже на вопрос, так что я ничего не сказал. Вероятно, она ожидала, что я пробормочу что-то из скромности, и в обычной ситуации я бы, пожалуй, так и сделал. Но здесь, в зале суда, в этом горячем сухом воздухе — не говоря уж о надоедливой мухе, с жужжанием летающей вокруг лампы у меня над головой — я просто кивнул, и она продолжила:

— Степени, диссертации, клинические сертификаты, академические назначения.

И снова не вопрос. Вообще-то я беспокоился насчёт перекрёстного опроса, но сейчас немного расслабился. По моим регалиям она может топтаться со всем своим адвокатским удовольствием — я там ничего не преувеличил.

— Но сейчас, сэр, — продолжала Диккерсон, — я бы хотела коснуться той части вашего прошлого, которой мистер Санчес внимания не уделил.

Я посмотрел на Хуана, чья голова по-птичьи повернулась к присяжным, а затем так же моментально снова вернулась ко мне.

— Хорошо, — сказал я.

— Откуда происходит ваша семья?

— Я родился в Калгари, Альберта.

— Да, да. Но ваша семья, ваши предки — откуда они?

Мне, как и любому человеку, уже задавали раньше такой вопрос, и я обычно отвечал шуткой того сорта, который поймёт только человек из университетской среды. «Мои предки, — обычно отвечал я, — происходят из ущелья Олдувай». Я взглянул на присяжных, потом на кислое выражение на морщинистом лице судьи Кавасаки. Никакого смысла отпускать неочевидную шутку.

— Вы про мою этническую принадлежность? Я украинец.

— То есть ваша мать украинка, верно?

— Да. Ну, украино-канадка.

Она сделала рукой пренебрежительный жест, словно я пытался замутить воду бессмысленным крючкотворством.

— А ваш дед со стороны матери — он тоже украинец?

— Да.

— Когда ваш дед эмигрировал в Канаду?

— В 1950-х. Точной даты я не знаю.

— Но до этого он жил на Украине, верно?

— Вообще-то я думаю, что последним местом в Европе, где он жил, была Польша.

Диккерсон оглянулась, чтобы посмотреть на судью. Она вскинула брови, будто бы удивляясь моему ответу.

— Где именно в Польше он жил?

Мне потребовалась секунда или две, чтобы вспомнить название, и я вряд ли верно его произнёс.

— Гденска.

— Которая находится где?

Я нахмурился.

— Как я и сказал, в Польше.

— Да, да. Но где именно в Польше? Поблизости от чего?

— Это к северу от Варшавы, я так думаю.

— Полагаю, так и есть, но нет ли поблизости какого-нибудь… какого-нибудь места, скажем так, исторической важности?

Хуан Санчес встаёт; его челюсть выпирает даже больше, чем обычно.

— Возражение, ваша честь. Этот урок географии не имеет ни малейшего отношения к делу.

— Отклоняется, — ответил Кавасаки. — Но вы испытываете моё терпение, мисс Диккерсон.

Она, вероятно, восприняла это как разрешение задать наводящий вопрос.

— Мистер Марчук, сэр, давайте я спрошу напрямую: не расположена ли эта самая деревня, Гденска, всего в десяти милях от Собибора?

То, что она последовательно отказывалась обращаться ко мне «профессор» или «доктор», было, разумеется, попыткой уменьшить мой авторитет в глазах присяжных.

— Я не знаю, — ответил я. — Не имею понятия.

— Хорошо, ладно. Но она поблизости от Собибора, не так ли? Всего несколько минут на машине, верно?

— Я правда не знаю.

— Или на поезде? — Она делает едва заметную паузу, чтобы подчеркнуть предыдущую реплику, затем: — Чем занимался ваш дед во время второй мировой войны?

— Я не знаю.

— В самом деле не знаете?

Я почувствовал, как мои брови непроизвольно ползут вверх.

— Нет.

— Это меня удивляет, сэр. Это очень меня удивляет.

— Почему?