Квантовая революция. Как самая совершенная научная теория управляет нашей жизнью

Работы Эйнштейна подтолкнули и других склонных к позитивизму ученых предложить собственные подходы, независимые от принятых в кругах Вены и Копенгагена. В 1927 году физик-экспериментатор из Гарварда Перси Бриджмен сформулировал философию науки, которую он назвал операционализмом. В своей книге «Логика современной физики» он с самого начала объявил, что вдохновляется специальной и общей теорией относительности Эйнштейна. «Нет никакого сомнения в том, что эти теории продолжают непрерывно изменять физику, – писал Бриджмен[435]. – И хотя сам Эйнштейн явно никогда не утверждал и не подчеркивал этого, мне кажется, что, если внимательно изучить сделанное им, мы увидим, что он в корне изменил наш взгляд на то, какими являются и какими должны быть плодотворные концепции в физике»[436]. Бриджмен далее заявлял, что по Эйнштейну все научные понятия должны иметь операциональные определения, то есть определения, данные в терминах какого-либо рода конкретной экспериментальной процедуры. Например, «температуру» следует определить как «то, что измеряется ртутным термометром». Согласно Бриджмену, глубокое понимание относительности приводит к тому, что операциональные определения становятся наиболее фундаментальными из всех возможных для научных понятий. «Вообще говоря, под любым понятием мы подразумеваем не более чем набор операций; понятие синонимично соответствующему множеству операций»[437]. Бриджмен был крупнейшим американским физиком, получившим в 1946 году Нобелевскую премию. Естественно, Венский кружок был в восторге от того, что такой выдающийся физик проповедует столь близкую к их собственной философию науки, и в 1939 году Бриджмен получил приглашение на организуемый Венским кружком Международный конгресс за единство науки.

Позитивисты и основатели квантовой физики не только имели общие источники вдохновения – они прямо контактировали друг с другом, обсуждая интересные обеим сторонам вопросы науки и философии. Нейрат несколько раз приезжал в Копенгаген: в 1934-м он встретился с Бором, после чего они несколько лет переписывались. После знакомства с Бором Нейрат пишет Карнапу: «некоторые мировоззренческие установки [Бора] совпадают с моими»[438]. Позже в письме к Нейрату Бор выражает удовольствие от того, что их взгляды не слишком расходятся[439]. Летом 1936 года Нейрат и Бор вместе с датским позитивистом Йоргеном Йоргенсеном организовали Второй международный конгресс за единство науки. Естественно, эта конференция состоялась в Копенгагене – фактически она прошла дома у Нильса Бора, в Карлсбергском Доме почета (рис. 8.1). Франк от имени Шлика представил на ней доклад под названием «Квантовая теория и познаваемость природы»[440], в котором утверждалось, что «в физике бессмысленно говорить о принципиально непознаваемых факторах» и что в квантовой физике утверждения о неопределенных величинах «не истинны и не ложны, но бессмысленны»[441]. Эти декларации очень напоминали установки копенгагенской интерпретации.

Все это вовсе не значит, что логический позитивизм был философским обоснованием копенгагенской интерпретации. В частности, вряд ли можно было назвать позитивистом самого Бора. Трудно сказать, какой была его истинная позиция, – из статей, авторы которых пытаются интерпретировать его взгляды на любой предмет, можно сложить горную вершину средней величины, причем в этой горе будет нелегко найти работы, согласующиеся друг с другом. Но Бор, по всей видимости, действительно флиртовал с некоторыми идеями, для позитивистов совершенно неприемлемыми, такими, например, как витализм[442]. На прошедшей в его доме конференции 1936 года Бор благоприятно отзывался о витализме, приводя в пользу этого учения аргументы, основанные на идее дополнительности, в то время как представленный на той же конференции вышеупомянутый доклад Шлика был направлен против витализма.

Рис. 8.1. Второй международный конгресс за единство науки в июне 1936 года в доме Нильса Бора в Копенгагене. Стоит – Йорген Йоргенсен; Нильс Бор – крайний справа в первом ряду; Филипп Франк – второй справа в первом ряду; Карл Поппер – первый слева от Йоргенсена; Отто Нейрат – третий слева в четвертом ряду; Карл Гемпель – сидит сразу за Нейратом. Пустые стулья в первых рядах предназначены, вероятно, для Шлика, Карнапа и Райхенбаха – все они выражали желание приехать на конгресс, но никто из них не смог этого сделать

А Нейрат считал, что в работах Бора «некоторые замечания полны дремучей метафизики» и что он «выражается несколько неясно»[443]. С другой стороны, Бор, казалось, сочувствовал позитивистам и иногда был близок к тому, чтобы объявить себя одним из них. Когда Франк спросил, был ли ответ Бора на статью о парадоксе ЭПР основан на позитивистских соображениях, Бор сказал ему: «Вы очень хорошо уловили суть моих усилий»[444].