Квантовый возраст

Хозяин маленькой булочной, человек уже в годах, взял себе в жены молодую девушку. Девушка была единственной дочерью бюргера средней руки, жившего по соседству с булочником. Девушка росла без матери и, когда отец умер, оставив ей небольшое наследство, с легкостью согласилась выйти замуж за соседа. Булочник объединил свое состояние с наследством молодой жены и открыл большую кондитерскую. Но молодая женщина перестала со временем интересоваться пожилым мужем и нашла себе молодого человека, с которым стала тайно встречаться. Муж это вскоре обнаружил и подал в суд заявление с просьбой расторгнуть брак по причине неверности жены и все суммы, которые перешли к нему из наследства неверной жены, оставить ему. Молодую женщину не устраивало ни расторжение брака, ни лишение средств, и она упросила молодого человека не признаваться в суде в их тайной связи, уверив его, что она сделает то же самое.

Молодой человек сдержал слово. Женщина не выдержала. Она уже подняла руку, но потом опустила и сказала: «Я признаю, что хотела дать сейчас клятву в том, что невиновна, но я виновная». И молодой человек, который уже поклялся, что ничего общего с ней не имел, был уличен в ложной клятве. Булочник жену свою простил. Суд закрывается, и открывается новый суд — шеффеновский, который теперь уже судит строжайшим судом молодого человека.

На суд пошли все. Один из трех судей-чиновников оказался знакомым Борна. Он был офицером немецкой армии в первую империалистическую войну и попал в плен к англичанам. Положение пленных офицеров тогда было особое. Для того чтобы они не теряли времени даром, им предлагалась различного рода деятельность, вплоть до обучения какому-нибудь ремеслу. Он стал там изучать юриспруденцию, а потом сдал асессорские экзамены и стал юристом. По всему было видно, что этот человек склонялся к коммунистам, но явно этого никогда не говорил. Во время суда над незадачливым молодым человеком он, против существующих правил, вошел в комнату шеффенов выяснить, насколько единодушны были они в строжайшем приговоре. Единодушие было полное. «Тогда я посмотрел на шеффенов в упор, на каждого в отдельности, — рассказывал он Борну, — это были самодовольные бюргеры, и я спросил их: „Вы отдаете себе отчет, что безукоризненно честного человека, который защищал честь женщины, вы посылаете на виселицу?“ Передо мной были тупые лица, которые смотрели на меня с презрением».

Суд приговорил молодого человека к 12 годам заключения. И тут вмешались ученые и иностранцы, которые жили в Геттингене. Сам судья, знакомый Борна, не принимал участия в этой общественной деятельности, не писал президенту Гинденбургу и т. д., но все время подсказывал Борну, Франку и другим, что именно надо делать. И Борн куда-то ездил, и Франк и Курант куда-то ездили. Иногда в плохом, иногда в хорошем настроении они возвращались. А однажды приехали и сказали, что президент помиловал молодого человека.

Президент Гинденбург был пока у власти, но тревожные симптомы, предвестники бури уже были.

Юрий Борисович вспоминает, как отражалось это сначала на городском «пейзаже»:

«В маленьком городке, где, казалось, все друг друга знают, стали происходить сдвиги, которые мы не очень понимали или не старались понять. Те люди из малого Геттингена, с которыми нам постоянно приходилось вступать в какие-то взаимоотношения, т. е. лавочники, прачечник, мелкие чиновники, стали все больше и больше увлекаться идеями Гитлера. Вначале никто не носил никаких значков. А потом стали появляться, но осторожно-осторожно, и не свастика, а Железные кресты. Сначала начали носить Железный крест как признак храбрости. Вот, он воевал, заслужил награду, а теперь занимается своим делом. Потом эти Железные кресты сменились медальонами со свастикой. Но многие их стыдливо прятали под лацканами или держали так, чтобы не очень было видно, что он есть. Около моего дома был гастрономический магазин, где я не мыслил для себя ничего другого, кроме покупки сыра и других продуктов. Владелец этого магазина ревниво следил за мной, не захожу ли я в другие магазины. Однажды я прошел мимо и забрел в другой магазин. Вечером он прибежал ко мне домой взволнованный:

— Господин доктор, вы сегодня пошли в другой магазин, вы что, моим сыром недовольны?

— Да что вы, — говорю, — я просто задумался, не заметил, как прошел ваш магазин, и вот так получилось.

— Господин доктор, я ведь не нацист, не думайте.

— Да, конечно, я вам верю. Что же вы, разумный человек, и будете заниматься такими глупостями!?