Квантовый возраст

С этой прежде единодушной публикой стали происходить теперь недобрые метаморфозы.

В Геттингене прошел слух, что Джеймс Франк приглашается на должность профессора в Берлинский университет. Всех охватило мрачное предчувствие, что он может согласиться. Но очень скоро выяснилось, что Франк отказался ехать в Берлин и остается в Геттингене.

Устраивается факельцуг со всеми барабанами, флагами, нарядами. Флаги и наряды соответствуют различным студенческим союзам. Впереди идет «Стальной шлем», потом «Шваб», «Тюрингец» и просто студенты, не состоящие в каких-либо союзах. Они приветствуют Франка, который стоит на своем балконе и раскланивается, поют веселые песни, выкрикивают восторженные лозунги.

«На следующий же день после факельного шествия в честь Джеймса Франка, — рассказывал Юрий Борисович, — снова устраивается факельцуг. Поводом для него послужило недовольство то ли в связи с тем, что рейхстаг не принял какой-то закон, то ли еще в связи с чем-то. Этот факельцуг уже без песен, с угрозами, с погромными нотками, с медальонами со свастикой на груди.

А лица те же — вот это было страшно».

Глава 10. «Не завтра, не послезавтра, а через неделю я уеду»

Над Германией сгущались тучи. Черная свастика на белом фоне, как чума, перекинулась на всю страну.

«Для меня это были особые и сильные переживания, — вспоминал Юрий Борисович. — Меня ведь воспитала немка, которую я безмерно любил мальчиком. Она читала мне немецкие народные сказки, пела добрые немецкие песенки. Я любил ее дом с красивыми занавесочками, с канарейкой и старым попугаем. И когда приехал в Германию, хотел найти ее и повидаться. Оказалось, что она живет в Берлине, но в свои первые приезды в Берлин мне не удалось с ней встретиться. Когда летом 31-го года я в третий раз приехал в Берлин, мы встретились. Алисе Блекер было уже 70, мне — 30. Я был страшно рад встрече. Она была уже совсем седая и высохшая и все плакала от радости: „Мой дорогой мальчик, мой Юрочка“».

Юра развлекал ее, рассказывал ей про свои успехи, про Борна, Гейзенберга, Паули. Сказал, что был у Эйнштейна, и это должно ее радовать. Рассказал о том, как его пригласили прочитать несколько лекций в Ганноверском высшем техническом училище. К Борну приехал как-то профессор Фусс и слушал выступление Румера на семинаре. Фусса заинтересовали работы Румера по квантовой химии. Он сам занимался близкими вещами, но, как он говорил, заразить своих студентов квантовой химией ему пока не очень удавалось, и он пригласил Румера прочесть несколько лекций и рассказать о своих работах. Румер спросил разрешения у Борна, на что тот сказал: «Немедленно соглашайтесь, вам не вредно заработать немного денег». Возможно, он сам навел Фусса на мысль пригласить молодого человека.

Румер поехал в Ганновер, но тут оказалось, что он не может читать лекции, потому что у него нет черной сюртучной пары, совершенно необходимой в ту пору для чтения лекций в Высшем техническом училище. А так как фигура у него нестандартная, а нестандартных фраков напрокат не бывает, профессор Фусс пошел к ректору просить разрешения, чтобы доктор Румер читал лекции в обычном костюме. Сказал, что будет хорошо отглаженный синий костюм и очень интересные лекции. На это ректор ему важно ответил: «С таким же успехом ваш Румер может читать свои лекции в трусах. Разве может человек, выступающий в синем костюме перед студентами, чувствовать себя настоящим знатоком Шиллера и Гете?». На это профессор Фусс не мог ничего возразить, и Румеру пришлось заплатить три марки и взять напрокат сюртучную пару.

Это был отличный костюм с обшитыми пуговицами в два ряда, с атласным воротником, но уж очень не впору. Брюки были коротки. Они кончались резиночками, которые должны были подхватывать ботинки снаружи, и от тугого натяга грозились свалиться. А широкий сюртук висел на худых плечах Румера, как на вешалке. И Румер чувствовал себя в нем скорее дешевым конферансье, чем истинным «знатоком Гете и Шиллера».

Лекции его прошли с большим успехом, было решено оформить их надлежащим образом и размножить. Этим оформлением занимались два студента профессора Фусса. И тут Юрий Борисович был свидетелем сцены, о которой, как выяснилось, ему не следовало рассказывать старой Алисе. Румер сидел у Фусса в кабинете с этими двумя студентами и проверял, как они вписывают формулы, чтобы не пропустить ошибки. Тут позвонили Фуссу и сообщили, чтобы он срочно освободил студентов, поскольку их вызывают в комитет национал-социалистской партии. Тогда, Фусс, как профессор училища, уверенный в своих возможностях, звонит в комитет и требует объяснений.

Через пять минут в кабинет входит штурмовик в блестящей форме, входит без стука и довольно нагло обращается к Фуссу:

— Я слушаю вас, вы желали что-то изменить?

— Да, молодой человек. Я хотел бы, чтобы моим студентам, которым поручена важная для нас работа, дали возможность ее закончить.

— Они сейчас нужны партии для подготовки парада.