Квантовый возраст

И дальше Румер стал рассказывать, какая у них hacienda, сколько лошадей и как трудно теперь с ними. Адвокат Мум вскоре разделся почти догола и лег спать. Как только он захрапел, Румер собрал свои вещички и на первой же станции пересел в другой поезд.

В Геттингене Румера ожидали приятные новости. Во-первых, пришли оттиски его работы с Борном о квантовой электродинамике, и, во-вторых, в Геттинген из Москвы приехал его близкий друг Лев Шнирельман. Румер с нетерпением ждал его приезда. Несколько месяцев назад здесь был их общий друг по Московскому университету Гельфонд, который сделал блестящую работу по теории чисел. В частности, он полностью доказал проблему Эйлера — Гильберта о трансцендентных числах и с этой работой приехал к Гильберту. Гельфонд привез с собой и работу Льва Шнирельмана, в которой было доказано известное предположение Гольбаха о том, что любое четное число можно представить в виде суммы простых чисел. Румер и Гельфонд отправились с этой работой Шнирельмана к Эдмунду Ландау. Ландау сначала и слушать не хотел. Специалист по теории чисел, он сам долго пытался доказать предположение Гольбаха, но безуспешно. И все другие попытки, которые ему известны, тоже были безуспешными. А тут приходят два совсем молодых человека из России и утверждают, что третий их товарищ сделал великое открытие. Молодым людям стоило больших трудов выбрать какую-нибудь зацепку и заставить Ландау слушать. Но когда он начал слушать, в нем заработала уже машина. «Верно, — сказал он, пораженный, — ваш соотечественник сделал это!».

Вечером того же дня Эдмунд Ландау сделал доклад в Математическом клубе: «Предположение Гольбаха и теорема Шнирельмана». Гильберт высказал желание пригласить самого Шнирельмана в Геттинген и незамедлительно послал письмо в советское посольство.

И вот приехал Шнирельман, 25-летний профессор, небольшого роста, крепко сбитый, чуть-чуть уже лысеющий. Весь его багаж состоял из его работы, зубной щетки, двух смен белья и блокнота со сказками, которые он сочинял. Все это легко умещалось в портфеле. На границе его спросили: «Профессор, а ваш багаж за вами следует?» — «Следует, следует», — сказал Шнирельман.

Румер был страшно рад встрече со Львом. Гнетущее чувство, которое овладело им в Берлине, стало немного проходить. Ему пришлось на время отложить свои вычисления, поскольку приходилось всюду сопровождать Льва. Лев плохо говорил по-немецки, а, так как он был в Геттингене нарасхват, нужно было ему помогать. Юра переводил его доклад на заседании Математического клуба, был вместе с ним у Куранта и Эмми Нетер, на приеме у Эдмунда Ландау, устроенном в честь Шнирельмана. Молодой московский математик покорил Геттинген, и те маленькие недоразумения, которые всякий раз возникали вокруг него, никем не принимались в расчет.

Дело в том, что при всей своей необыкновенной скромности были две вещи, в которых Лев не знал удержу. Первая — это сказки, которые он сочинял в духе Салтыкова-Щедрина. В сказках этих тонкая игра слов и острая сатира, понятные только русскому человеку (помните, как у Салтыкова-Щедрина жители города Глупова делали разные глупости: щуку с яиц сгоняли, блинами острог конопатили), с плохим немецким языком Шнирельмана (сказки он свои Юре не давал переводить) становились немцам совершенно непонятными. И вторая: он вступал с немцами, даже очень далекими от симпатий к нацистам и вообще от политики, в отчаянные споры. Доказывал, что единственно правильный путь, который может выбрать человечество, — это коммунизм и что они тут все сошли с ума; одни распоясались, другие ослепли, и если кто не носит свастик, то это еще ничего не значит! Юре стоило больших трудов сглаживать эти споры. Под горячую руку Шнирельмана попал и совершенно безобидный корреспондент местной газеты, которому было поручено взять у молодого русского профессора интервью:

— Господин профессор, вы такой молодой и такой знаменитый, и наша газета была бы польщена, если бы вы что-нибудь в ней поместили.

— А что в ней помещать, когда я за все время ничего разумного в ней не читал! Впрочем, поместите там, пожалуйста, мое объявление, только бесплатно.

— Конечно, профессор.

— Пишите: «Профессор Шнирельман, проживающий в пансионе фрау Гроунау, намагничивает лезвия бритвы „Жилетт“».

— Да, профессор, но для чего?

— А я не знаю. Но, может быть, кому-нибудь нужно? Я намагничу. Не нравится это, поместите другое: «Профессор Шнирельман из Москвы, по глупости приехавший в Германию, готов добровольно сесть в концлагерь». А какие из лагерей навещали вы, господин журналист?

И прежде чем опешивший журналист нашел, что ответить, Шнирельман повернулся к Юре и сказал: «До чего же здесь мрачно».