— Да-да, Елена Алексеевна. Извините. — поправился Богаделов. — Так вот, понимаете ли, уважаемая Елена Алексеевна, в чем дело. Законы, по которым работает телевидение, сложнее, чем кажется на первый взгляд. Вы не можете их разрушить. В телевидении и, как вы выразились, в
— А что это за закон? — осведомилась Елена, снимая с юбки придуманную пушинку.
— Не важно, — отстранил вопрос Богаделов. — Вы общую мысль уловили?
— Не вполне, — вежливо призналась Елена. — Вы хотите сказать, что эти самые загадочные телевизионные законы, вкупе с законом сохранения энергии и прочими предписывают никак не выдвигаться из серой массы?
Елена сознательно применила прием из неписаного учебника по женской логике, и Богаделов был сбит с панталыку.
— Ведь то, что вы предлагаете, будет означать еще одну никакую передачу об околохудожественных, псевдомузыкальных, якобылитературных кругах. Настоящие события пройдут мимо, незамеченные и не оцененные. Сюжет о поисках модного художника — это, конечно, прекрасно. Но где серьезные размышления о том, как трудно молодому автору пробиться, быть замеченным, найти доброжелательного, пристального критика, который честно и добросовестно займется им, всерьез укажет на ошибки, а не кинет нечто походя, аллюзии, мол, постмодернизм? Почему мы не скажем, что процветает поденщина, деньги значат больше таланта, а эпатаж забивает все живое? Вы лепите сюжеты о бездарностях, на них же смотреть тошно. Где живые лица, в конце концов? Разве можно с такими лицами быть в искусстве? Вы посмотрите на них, изломанные хлыщи, манерные дамочки, силятся изобразить из себя невесть что. А что они сделали, что сотворили? Какие гениальные мелодии посетили их в минуту вдохновенья? Четыре аккорда? И это вы зовете музыкой?
Богаделов снял очки и прикрыл глаза рукой. Елена воодушевленно продолжала:
— Мы живем во время, когда происходят события, в которых явлен великий дух народа, вся его кротость и самопожертвование. Мы живем в эпоху очередных переломов и тотальной войны каждого со всеми и всех против каждого. Помните, поэт сказал, бывали времена и хуже, но не было подлей. Так вот, это о нашем времени. Надо не о законах рынка думать, не о том, понравитесь ли вы публике. «Словом можно убить, словом можно спасти, словом можно полки за собой повести». Полки, понимаете? А вы кого хотите вести и куда?
Не отнимая рук от лица, Богаделов неожиданно высоким голосом промычал что-то невразумительное, и плечи его затряслись. Елена взирала на него победно. Она, может, полк на атаку и не вдохновит, но Богаделова, похоже, проняла.
Богаделов открыл лицо и отвалился в кресле, и обескураженная Елена увидела.
Он смеялся. Самым похабным образом издевался над нею и над тем, что она говорила. Елена побледнела и встала, ей больше нечего здесь делать. Богаделов сделал движение рукой, предлагая задержаться, и она, пожав плечами, опять села в кресло.
Богаделов посерьезнел и глядел теперь на Елену внимательным и мудрым взглядом усталого человека. Он водрузил на нос очки жестом, в котором было что-то беспомощное, и сказал:
— Напрасно, Елена Алексеевна, вы думаете, будто никто, кроме вас, не видит происходящего и ничего в нем не понимает.
Елена дернулась возразить, но Богаделов поднял руку еще раз, призывая помолчать.
— В том, что вы говорите, есть верные вещи, на мой непросвещенный взгляд, и есть вещи не очень верные, но тоже хорошо звучащие по причине вашей катастрофической молодости и искренности. Все мы были когда-то революционерами. Ну, может, не все, но я был, хотя вы вольны мне и не поверить.
Елена впервые обратила внимание на четко обозначенные морщинки у рта Богаделова, и подумала, что ему, должно быть, лет около сорока. Просто сейчас он выглядел старше, чем с экрана телевизора.
— Разумеется, хочется в программе свежего, молодого, задорного. Тем более хочется размуного, ставящего вопросы о том, куда мы идем, да и о том, идем ли. Даже, может быть, вариантов ответов хочется. Но как вы думаете, почему ничего подобного на экране нет? Не торопитесь, я вам отвечу. Дело не в происках интервентов и не в черствости и повальной необразованности телевизионщиков. Дело в том, что нет ничего подобного в жизни. Все очень просто. Где неокрепшие голоса молодых талантов? — иронически воззвал Богаделов. — Где они, могучие голоса патриархов? Вы в состоянии назвать десяток фамилий людей, которые что-то сделали, по вашему мнению, серьезное? Их нет. А есть вот именно то, что мы и видим.
— Нет. Фамилий не могу назвать, потому что они не на слуху. Их нет, потому что мы их не ищем и не стремимся услышать.
— Вам с вашими завиральными идеями надо в школу идти работать. Тогда следующее поколение может и будет лучше нашего.
— Ну да, — слабо махнула рукой Елена, — дерево без корней не растет. А кстати, работала я в школе, — вдруг призналась она.