Генри хотелось что-то сказать напоследок, что-то необязательное и ободряющее, но призраки были слишком близко, чтобы тратить время на слова. Красный флаг реял в мозгу. Призраки клацали зубами, предвкушая пиршество. Времени не оставалось… они не могли даже попрощаться перед тем, как упасть.
Это нечестно, подумал Генри, с содроганием перенося тяжесть тела вперёд. Нечестно, и всё тут.
Бесполезная труба вывалилась из руки и полетела вниз. Мгновением позже за ней последовали Генри и Айлин – крепко взявшись за руки, закрыв глаза, сцепив зубы, чтобы не закричать. Мир превратился в юлу, в ушах засвистел ветер, потом всё разлетелось на куски, вспрыснув в мозг инъекцию финифти.
8
Он лежал, ничего не понимая, широко раскрыв глаза и чувствуя жгучую боль в раскрошившихся костях. Это смерть? Она?.. Но почему так больно? Почему свет раздражает зрачки, а уши слышат возмущённые крики призраков, которые остались далеко наверху?
Рядом зашевелилась Айлин. Стало быть, она тоже была жива. Генри приподнялся на локтях и недоверчиво осмотрелся. Всё так – оба раскинулись на твёрдом бетонном полу, свалившись с высоты чуть меньше сотни футов. По всем мыслимым правилам должны быть мертвы – даже косточки не собрать.
Однако Генри чувствовал себя вполне цельным. Побитым и протоптанным взводом марширующих солдат – однако живым. Они были далеко от преследователей, и рядом – в пяти шагах – высилась до тошноты желанная дверь с рисунком «Нимба Солнца».
– Айлин? – Генри поморщился, подтягивая ноги, чтобы подняться. Как будто в кость втыкают гвозди по три дюйма…
Айлин молчала. Хотя глаза были открыты, и она внимательно изучала потолок, откуда к ним спешила толпа призраков.
Генри встревоженно наклонился над ней:
– Айлин? Как ты?
– Мне холодно, – жалобно заявила она, буравя его холодно-серыми зрачками. Лицо было пересечено красными полосами, как крапивные ожоги. – Хочу к маме.
Генри не мог сказать, что поразило его больше – капризный голосок мальчишки, или стальной оттенок только что зелёных глаз, или ужасный багрянец на лице. На мгновение он ощутил укол головной боли, как от призраков. Бежать, бежать прочь! Усилием воли Генри заставил себя зажмуриться: Это пройдёт. Это проходило. Всего минута… она придёт в себя.
Но призраки тоже не дремали. С разочарованными воплями они пикировали меж этажей, протягивая к ним руки.
– Айлин, ты меня слышишь? Нам надо идти.
– Куда? – недоумённо спросила она, взгляд стал подозрительным. – Я хочу к маме.
– К маме, к маме, – Генри согласно закивал. – Идём к ней. Ты ведь хочешь её увидеть… правда, Уолтер?
Ненавистное имя вырвалось само собой, прежде чем он сумел совладать с языком. Зато, кажется, Генри попал в точку: Айлин (или тот, кем она являлась сейчас) обиженно нахмурилась.
– Уолтер – моё взрослое имя, – поучительно сказала она. – Так меня будут звать, когда я вырасту. Уолли – вот это правильно.
– Хорошее имя, Уолли, – отозвался Генри, не зная, как долго он сможет поддерживать эту вынужденную ложь. – Ну так ты идёшь?
И демонстративно пошёл к двери, ковыляя на кричащих ногах. Расчёт оказался верным: Айлин вскочила сразу же, как только Генри отошёл. И догнала его в два прыжка, словно не чувствовала раненую ногу.
– Не уходи! Я пойду с тобой. К маме, да?
Он обернулся навстречу восторженным серым глазам, которые не принадлежали его спутнице. Где же ты, Айлин? Вернись… Красные рубцы ширились и перетекали друг в друга, создавая жуткие метаморфозы. Генри закусил губу:
– Правда. Только сначала ты должен открыть эту дверь… Уолли. Идёт?
– А почему не ты?
– Я не могу. Ты же сильнее меня, разве не так?
– Ну… – она с сомнением оглядела себя, и Генри бросило в жар и холод: а если мальчишка, поселившийся в Айлин, заметит гипс и платье, и поймёт, что его попросту водят за нос?.. Но когда она вновь вскинула голову, на лице читалась только детская горделивость. – Да, я сильный. Давай, открою.
Генри отступил в сторону, пока она необычно короткими шажками подходила к двери. Но прежде чем Айлин толкнула дверь, что-то произошло.
Воздух между ними потемнел и съёжился, как вода, в которой разлили чернила. Во все стороны потянулись чёрные споры: так невидимый паук плёл бы сеть на огромной скорости. В мгновение ока в нечётком сгустке проявились гротескные черты человека: руки, ноги… голова… Прежде чем Генри успел среагировать, одна из наспех нарисованных рук рванулась вверх со сжатым кулаком, отвесив ему приличный апперкот. Пройдись удар чуть дальше, он бы наверняка сломал челюсть. Но и так Генри отлетел назад на фут с застывшими в удивлении мыслями. Приложившись затылком к стене, он на некоторое время потерял способность соображать – мог лишь видеть, что произошло дальше, с фотографической ясностью, как в замедленном кинофильме.