– Абсолютно исключено! – заявляет Кей, всем своим видом показывая, что уж она-то об этом позаботится. – С шести вечера до восьми утра квартира в вашем единоличном распоряжении.
– Отлично!
Медленно выдыхаю, пытаясь унять радостный переполох внутри, и проверяю ванную. Сантехника чистенькая и снежно-белая; темно-синяя занавеска для душа, несколько бутылочек с загадочными мужскими кремами и лосьонами и поцарапанное, но вполне годное зеркало. Великолепно!
– Я согласна. Если я вас устраиваю…
Не сомневаюсь, что Кей скажет «да», если она тут действительно все решает. А я это сразу поняла по ее взгляду в прихожей: как бы ни представлял себе Леон идеальную квартирантку, у Кей критерий один – «приемлемо некрасивая». И я совершенно очевидно попадаю под это определение.
– Чудесно, – отвечает Кей. – Я позвоню Леону.
6. Леон
Еду в автобусе и моргаю. Приятнейшее медленное моргание, по сути – короткая дрема между взмахами ресниц.
Недолгая пауза.
Чудесное медленное движение век. Очень медленное. Но надо осторожнее – а то проснусь на конечной остановке, и придется пилить обратно. В конце долгой рабочей недели всегда рискуешь.
«Колоссальная» на языке Кей означает «с лишним весом». Не люблю, когда она так говорит.
Я собирался поприветствовать Кей традиционным поцелуем, переодеться, выпить воды, рухнуть в постель и заснуть на веки вечные.
Молчание. Причем крайне раздраженное. Я специалист по молчаниям Кей.
Прикусываю язык и борюсь с искушением дать ей подробнейший отчет о прошедшей неделе.
Ясно, сразу лечь не выйдет. Надо по максимуму воспользоваться дремой между морганиями, пока автобус едет в Ислингтон.
Ледяной прием Кей. А я тут же делаю оплошность – упоминаю брата, – что еще больше понижает градус между нами. Наверное, сам виноват. Всякий раз, говоря о нем с Кей, вспоминаю ту ссору, будто при упоминании Ричи воспроизводится одна и та же запись.
Кей занята «зужином» – помесь завтрака и ужина, которая подходит желудкам дневных и ночных существ. А я снова твержу себе: помни, как ссора закончилась – Кей извинилась.
Тупо гляжу на нее, не понимая, что должен ответить. После долгой ночной смены трудно поддерживать разговор: чтобы просто открыть рот и сформулировать внятную мысль, требуется усилие, точно поднимаешь гирю. Или как во сне, когда надо бежать, а ноги не двигаются, будто увязли в патоке.
Кей застывает со сковородой в руке. Она такая хорошенькая на фоне кухонного окна в зимнем солнечном свете.
А, ясно…
Кей улыбается. Чувствую удовлетворение оттого, что выдал правильный ответ, но следом за ним укол беспокойства.
Видит мое озадаченное лицо.
Слово «план» в сочетании «на жизнь» как-то мне не нравится. Сосредоточенно поглощаю омлет. Кей кладет руку мне на плечо, проводит туда-сюда пальцами по шее и легонько подергивает волосы.
Чувствую вину, хотя, строго говоря, я ее не обманываю. Я действительно полагал, что буду здесь все выходные. Только не думал об этом в таком ключе. Как о «плане на жизнь»…
Два часа ночи. Когда я только начал работать в хосписе, дома это время суток казалось бесполезным – сидел без сна и ждал рассвета. Теперь люблю – ватная тишина, в то время как остальной Лондон спит или свински напивается. Я беру любую доступную ночную смену – за них больше платят. Исключение – суббота и воскресенье, обещал Кей не работать. Плюс это единственный приемлемый вариант сдачи квартиры. Теперь, когда работаю пять дней в неделю, можно окончательно перейти на ночной образ жизни.
Обычно я использую это время, два часа ночи, чтобы писать Ричи. Ему не разрешают часто звонить, но писем можно получать сколько угодно.
В прошлый вторник исполнилось ровно три месяца после вынесения приговора. Как отмечать эту годовщину? Поднять бокал? Сделать очередную зарубку на стене?
Брат, учитывая обстоятельства, держится молодцом. Хотя Сэл обещал его вытащить уже к февралю, так что сейчас грустно вдвойне.