Квартира на двоих

Пока вожусь с бельем, замечаю, что из-под кровати торчит черный целлофановый мешок для мусора, а из него на пол вываливается что-то шерстяное. Наверное, забыла распаковать, так что вытаскиваю, чтобы проверить.

Мешок битком набит шарфами. Изумительными шерстяными шарфами! Не моими. Связаны великолепно – чтобы так вязать, нужен настоящий талант. Хочу! Я бы за эти шарфики заплатила деньги, которых у меня нет!

С опозданием соображаю, что, видимо, копаюсь в вещах Леона – да еще и спрятанных под кроватью, а значит, он не хочет никому их показывать. Секунду-другую любуюсь на вязку, потом запихиваю мешок обратно, стараясь, чтобы ничего не было заметно. Интересно, почему он их хранит? Чтобы складировать дома кучу шарфов ручной работы, нужна причина.

Мелькает мысль, что этот Леон все же очень странный. Сами по себе шарфы ничего не доказывают, но вдруг они – только вершина айсберга? Плюс их реально много, минимум десять. Что если он их украл? Вдруг это трофеи с убитых женщин?!

Может, он серийный убийца, которому крышу сносит в холодную погоду!

Надо срочно кому-то позвонить. Одна в квартире с этими шарфами… Я по-настоящему пугаюсь и, как следствие, перестаю соображать.

– Что случилось? – спрашивает Рейчел.

– Я боюсь, что Леон – маньяк, – объявляю я.

– Почему? Он попытался тебя убить или что?

Голос у Рейчел рассеянный. Боюсь, она не понимает серьезности ситуации.

– Нет-нет, я его еще не видела.

– С его девушкой встречалась?

– Да, а что?

– По-твоему, она знает?

– О чем?

– Об убийствах.

– Э-э… Нет… Наверное нет…

Кей производит впечатление совершенно нормального человека.

– Значит, она очень невнимательная. Ты заметила тревожные признаки в первый же вечер. Теперь подумай, сколько времени провела в этой квартире Кей, все видела и почему-то не сделала такой же логический вывод, как и ты!

Пауза. Обманчиво простой, но веский аргумент.

– Ты настоящий друг, – бормочу я.

– Знаю. Всегда пожалуйста. Только я сейчас занята, у меня свидание.

– О господи, извини!

– Не, не парься, он не возражает. Правда, Реджи?.. Вот, он не против.

На другом конце слышится приглушенный шум. Невольно гадаю, уж не привязан ли Реджи к кровати.

– Ладно, давай, – говорю я. – Люблю тебя.

– И я тебя люблю, солнышко. Это не тебе, Реджи, сбавь обороты!

8. Леон

Щеки Холли ввалились. Девочка поднимает на меня усталые глаза. Она вся словно уменьшилась в размере, даже запястья и кустики отрастающих волос… Все, кроме глаз. Слабо улыбается.

Холли: Ты приходил в выходные.

Я: Приходил-уходил. Нужна была помощь, работать некому.

Холли: Это потому, что я про тебя спрашивала?

Я: Ну вот еще! Ты же знаешь, ты моя самая нелюбимая пациентка.

Улыбка делается шире.

Холли: А вы с подружкой с короткими волосами проводили выходные вместе?

Я: Вообще-то, да.

На лице появляется озорное выражение. Не хочу понапрасну надеяться, но ей явно лучше – несколько дней назад ни о каких улыбках речь не шла.

Холли: И пришлось бросить ее из-за меня!

Я: Персонала не хватает, Холли. Пришлось бросить… пришлось приехать, потому что работать некому.

Холли: Спорим, она рассердилась, что ты меня любишь больше!

Сока, врач-ассистент, просовывает голову в занавеску.

Сока: Леон!

Я: Минутку, разлучница… Что?

Лицо доктора Соки расплывается в широкой усталой улыбке.

Сока: Пришел анализ крови. Антибиотики подействовали. Только что говорила по телефону с больницей в Блумсбери. Говорят, что Холли лучше и ей не надо к ним возвращаться. Соцслужбы уже занимаются остальным.

Я: Лучше?

Сока: Да. Уровень С-реактивного белка и лейкоцитов снизился, температура спала, молочная кислота в норме. Состояние стабильное.

Накатывает волна облегчения. Ничто не сравнится с тем чувством, когда узнаешь, что кто-то выздоравливает.

Хорошие новости про Холли радуют меня на всем пути домой. Подростки с косячком на углу кажутся почти херувимами. Вонючий мужик, который снял в автобусе носки, чтобы почесать ноги, вызывает искреннее сочувствие. Даже заклятый враг лондонца, нерасторопный турист, заставляет лишь снисходительно улыбнуться.

Уже планируя превосходный утренний ужин, захожу в квартиру и первое, что замечаю, – запах. Такой женский… Пряный, как благовония, и цветочный.

Второе – горы хлама в гостиной. Огромная стопка книг у барной стойки. На диване – подушка-корова. Лавовая лампа на кофейном столике. Лавовая лампа! Что это? Эссекская женщина открыла тут лавку старьевщика?

В легком тумане собираюсь бросить ключи на обычное место – не считая корзины для белья – и вижу, что оно занято копилкой-собачкой. Невероятно! Как жуткий эпизод из телешоу «Поменяйся комнатой». Только тут поменялась вся квартира, и сильно к худшему. Единственно возможный вывод: эссекская женщина сделала это нарочно. Таких безвкусных людей просто не существует на свете.

Ломаю голову, вспоминая, что именно говорила Кей. Она редактор? Вроде профессия для человека не лишенного вкуса… Почти уверен, что Кей не упоминала про страсть к собирательству необычных вещей. И все-таки…