В нем читается:
Он кладет свою огромную руку мне на плечо. У него такая хватка – словно зажал металлическими тисками. Я пытаюсь отстраниться. Он сжимает крепче. У меня такое впечатление, что он даже не прилагает особых усилий.
– Эй, эй – это не обязательно, – протестует Тео. Швейцар не отвечает и не отпускает меня. Вместо этого он хватает Тео за руку, другой свободной рукой. И Тео, которого я до сих пор считала крупным парнем, внезапно становится похожим на ребенка, на марионетку, которую швейцар держит в своих руках.
На мгновение он застывает как вкопанный, наклонив набок голову. Я смотрю на Тео, он хмурится, явно так же смущен, как и я.
Затем я слышу негромкое бормотание и понимаю, что он прислушивается. Кто-то дает ему инструкцию через наушник.
Он выпрямляется.
– Пожалуйста, мадам, месье. – Все тот же пугающе вежливый тон, даже когда его рука еще сильнее сжимается, обжигая кожу, вокруг моего бицепса. – Без суеты. Следуйте за мной, сейчас же. – А затем направляет нас, тащит по коридору обратно на первый лестничный пролет, в зал со столами и сценой. Основной свет выключен, и сейчас там совершенно пусто. Нет, не совсем. Краем глаза я улавливаю высокую фигуру, стоящую совершенно неподвижно и наблюдающую за нами из одной из темной ниш в углу. Но мне не удается как следует рассмотреть ее, потому что теперь нас тащат вверх по лестнице.
Затем открывается входная дверь и нас вытаскивают на улицу, швейцар так сильно толкает меня в спину, что я спотыкаюсь и падаю вперед на колени.
Дверь за нами захлопывается.
Тео, которому удалось сохранить равновесие, протягивает руку и поднимает меня. Я вздыхаю с облегчением. Несмотря на то, что у меня болят колени и, как мне кажется, у меня сильно ушиблена рука, там было намного хуже. Я рада снова оказаться здесь, вдыхать ледяной воздух. Что если бы голос в его ухе дал другие инструкции? Что с нами бы тогда случилось?
Именно от этой мысли, а не от холода, я начинаю дрожать. Я плотнее запахиваю куртку.
– Давай уйдем отсюда, – говорит Тео. Интересно, думает ли он о том же:
Улица безмолвна, совершенно пустынна: только в витринах магазинов мерцают сигнальные огоньки и слышится шорох наших шагов по мостовой.
А потом я слышу новый звук: пара ног позади нас, шаги приближаются, быстрее, громче, пока мое сердце не начинает биться сильнее. Я оборачиваюсь. Высокая фигура в надвинутом капюшоне. И когда на ее лицо падает свет, я вижу, что это она. Девушка, которая следила за мной два вечера назад, девушка на обруче, та, которая сегодня вечером смотрела на меня в зале, словно увидела привидение.
Я вытираю пыль на верхнем этаже. Обычно в это время дня я убираю коридоры и лестницы – мадам Менье очень щепетильна в этом вопросе. Но сегодня вечером я вторглась на лестничную площадку. Это уже второе рискованное предприятие; до этого был разговор с девушкой. Нас могли заметить. Но я была в отчаянии. Вчера вечером я пыталась подсунуть ей под дверь записку, но она поймала меня и пригрозила ножом. Пришлось искать другой способ.
Потому что в первую ночь, по приезде, я увидела, какой она человек, когда она пришла на помощь Доминик, помогла ей сложить одежду обратно в чемодан.
Я не могла отступить и позволить разрушить еще одну жизнь.
Они все там, в пентхаусе: все, кроме него, главы семьи. Я могла бы воспользоваться потайной лестницей – я иногда пользуюсь ей для наблюдения, – но здесь акустика получше. Я не могу слышать всего, что они говорят, но время от времени улавливаю какое-нибудь слово или фразу.
Кто-то из них произносит его имя: Бенджамин Дэниелс. Я прижимаюсь плотнее к двери. К тому же сейчас они говорят о ней. Я думаю об этом жадном, заинтересованном, вдумчивом интересе девушки. О ее манерах. Да, она напоминает своего брата. Но также и мою дочь. Не внешне, конечно: никто не может сравниться с красотой моей дочери.
Однажды, не так давно, когда жара начала спадать, я пригласила Бенджамина Дэниелса в свой домик на чай. Сама я сказала, что хочу поблагодарить за вентилятор. Но на самом деле мне нужна была компания. Я не понимала, насколько была одинока, пока он не проявил ко мне интерес. Я поборола стыд, который испытывала из-за своей нищеты. И начала получать удовольствие от общения.
Он снова взглянул на фотографии на стенах, сидя со стаканом чая в руках.
– Элира: я правильно запомнил? Так зовут вашу дочь?
Я уставилась на него. Мне не верилось, что он вспомнил. Это меня тронуло.
– Совершенно верно, месье.
– Красивое имя, – отметил он.
– Оно означает «свободная».
– О, а на каком языке?
Я замялась.
– На албанском. – Я впервые решилась рассказать. По этой детали он мог бы догадаться о моем статусе здесь, во Франции. Я внимательно наблюдала за ним. Он просто улыбнулся и кивнул.
– Я был в Тиране. Замечательный город – такой оживленный.
– Я слышала, но я не очень хорошо его знаю. Я из маленькой деревни на Адриатическом побережье.