Квартира в Париже

– Софи никогда не ездила верхом. И в детстве никогда не каталась. Наши соседи, Стентоны, держали конюшню, и мне часто разрешали покататься на старой кобыле. А Софи к лошадям и близко не подходила. Говорила, мол, не доверяет этим животным.

– Может, она научилась позже? Когда работала в Польше?

Уильям поднял фотографию.

– Нет, она бы рассказала. От нее часто приходили письма. Даже в армии при постоянных передислокациях почта рано или поздно приходила. А уж об этом она бы непременно сообщила, чтобы утереть мне нос, потому что я ее дразнил. Нет, это не она.

Габриэль достал последнюю фотографию.

– Думаю, все-таки она, потому что среди тех фотографий оказалась вот эта.

Он положил на колени деду снимок Милбрука.

Уильям обмер, и Габриэль погладил его по плечу в надежде, что тот наконец подаст признаки жизни.

– Значит, это она? – голос Уильяма дрогнул, и на глазах показались слезы.

– Она.

– Почему же она не сообщила, что научилась ездить верхом? – прошептал он и перевернул фотографию. – Тут какая-то надпись. Что это значит?

– Написано по-польски, – ответил Габриэль. – «Никогда не забуду».

Старик окинул взглядом разложенные на коленях снимки и вдруг как-то постарел на все свои девяносто восемь.

– Никогда не видел таких фотографий. Понятия не имею, кто и где ее снимал.

– Я не хотел тебя расстраивать.

– Простите старика, расчувствовался. Эти фотографии напоминают о тех годах, когда меня не было с ней рядом. О жизни в разлуке. Понимаю, чистой воды эгоизм, но за все эти годы я так и не перестал по ней тосковать. Она была мне самым близким другом.

Он снял очки и вытер слезы.

Да. Габриэль совсем не ожидал, что будет так трудно. Он было потянулся к папке за другими документами, но вдруг неслышно подкравшаяся сзади Лия перехватила его руку.

– Габриэль рассказывал, после войны вы пытались разыскать Софи, – обратилась она к Уильяму. – Кажется, решили, что она не погибла в Польше, когда работала там в МИДе. Что вас натолкнуло на эту мысль?

Теперь Уильям уставился в окно, избегая их взглядов.

– Дедушка?

– Да глупости. Не могу я… то есть не… – Морщины на лице проступили еще отчетливей, и он отвернулся. – Я тогда был не в себе, наваждение какое-то нашло, мерещилось всякое. Наверное, от морфия. Жалел себя, потом винил за то, что выжил один из всей семьи. Каким я вернулся с той войны… в общем, гордиться нечем. Давайте не будем об этом.

– Понимаю. Но не могли бы вы рассказать, что вам показалось? – мягко попросила Лия.

– Что?

– Вы считали сестру погибшей, но вдруг начали ее разыскивать. Что вам привиделось?

Уильям уставился на Лию, отложив снимок Софи поверх фотографии Милбрука.

– Ну пожалуйста.

– Мне явился ангел.

Габриэль с Лией не проронили ни слова.

– Говорю же, спятил.

Он надел очки.

– Расскажите про этого ангела, – попросила Лия.

– Ну вот, и вы туда же.

– Что ж, значит, вы не один такой, – непринужденно согласилась Лия. – Мы с вами одного поля ягоды.

Габриэль уже было отчаялся добиться от Уильяма ответа, но тот наконец заговорил хриплым голосом:

– Хорошо. Мне явился ангел, очень похожий на вас, мисс Леклер. – Он как-то вымученно хохотнул. – До сих пор перед глазами как живая. Стояла под деревом, прямо передо мной, в белом одеянии, а сзади как будто яркий свет. Сказала, мол, сестра ни на миг не сомневалась, что я жив. Софи никогда не теряла надежды. Знала, что я вернусь домой.

Он вцепился узловатыми пальцами в плед на коленях.

– Конечно, это невозможно, ведь Софи погибла задолго до того, как я попал в плен.

– Где вы искали? – спросила Лия. – Когда пытались ее найти?

– Обращался в военные и правительственные ведомства. Везде был такой… – он замялся, подбирая слово. – Бардак. Неразбериха. Столько пропавших без вести, столько уничтоженных документов.

– Что-нибудь нашли?

– Только личное дело в МИДе. Мне его даже не отдали, просто показали. Да там ничего особенного не было. Личные данные, что я и так знал, письменная благодарность за усердную службу и выговор за неявку на работу незадолго до бомбежки. Чушь несусветная, – вспылил он. – Да для нее эта работа была превыше всего на свете.

– А сослуживцев ее не спрашивал? – спросил Габриэль. – Конечно, если…

– Я искал. Но из тех, кто с ней работал в Польше, не нашлось ни единой души. Даже случайных знакомых. А на папке с личным делом стоял красный чернильный штамп «Числится среди погибших».

Он разгладил на коленях плед.

– Смазанный, будто ставили второпях. Поспешное решение, чтобы не возникало лишних вопросов. Ненавижу красные чернила. С тех самых пор и поныне.

Он вздохнул неровно, хрипло.

– И слово это до сих пор ненавижу. «Числится». Так и напрашивается надежда, что она не погибла, просто пропала. Но со временем такая пропажа становится хуже смерти.

Лия захлопнула папку в руках Габриэля.

– Очень жаль.

– В конце концов с годами пришлось смириться с правдой. Будь она жива, обязательно нашла бы способ вернуться.

Уильям снова снял очки и промокнул глаза рукавом.