Квартира в Париже

Лия коснулась смычком струн и заиграла ту же пьесу, что исполняла в тот раз. Точнее, любимый отрывок grand mère. Пальцы слушались неважно, но музыка словно перенесла ее в Марсель, в летний вечер рядом с женщиной, так хорошо умевшей хранить свои тайны.

Через несколько минут она остановилась, опустив смычок.

Габриэль не шелохнулся.

– Мне бы хотелось запечатлеть вашу игру на холсте.

Лия залилась краской.

– Это лишнее.

– Нет, не лишнее. – Он помедлил, не отрывая от нее пристального взгляда. – А как называется это произведение?

– Девятая соната Бетховена. То есть отрывок. Знаю, немного неожиданно, просто grand mère его очень любила.

– А говорили, что более-менее. В смысле, на скрипке умеете.

Лия поморщилась и опустила инструмент.

– Знаю, я давно не играла, и волос у смычка совсем никудышный…

– Лия, господи, да я похвалить хотел, – Габриэль встал и отряхнул джинсы. – Сыграли просто потрясающе.

– А, ну спасибо, – все еще краснея, поблагодарила она. – В юности я была нелюдимой. А со скрипкой просто получалось…

Он подошел вплотную.

– Забирайте.

– Что?

– Скрипку. Возьмите себе. Дарю.

– Ну что вы, разве можно…

– Пожалуйста. Такой инструмент должен жить. Звучать, а не валяться на пыльном чердаке. Радовать слушателей.

Лия растерялась от такой близости, что можно было даже разглядеть прожилки цвета индиго у него в глазах и почувствовать слабый аромат мыла. Заметавшись по его лицу, взгляд задержался на изящно изогнутых губах.

– Хочется вас поцеловать, – прошептал он. – Можно?

Лия только кивнула. Сердце так бухало в груди, что наверняка было слышно даже ему.

Габриэль аккуратно откинул у нее со лба выбившуюся во время игры прядь волос, провел кончиками пальцев по щеке и нежно обнял за шею. От этих прикосновений ее словно пронзило током, а от тепла другой ладони, скользнувшей по обнаженному плечу, бросило в жар.

И тут он склонился к ней и поцеловал.

Целовал он мягко, неторопливо и основательно ощупывая ее губы, без лишней настойчивости, оставляя путь к отступлению, если ей захочется. Но у нее такого желания не возникло. Наоборот, она прильнула к нему и впилась губами, чувствуя, как его рука скользит по талии и прижимает еще крепче.

Время словно замерло на месте, пространство перестало существовать, осталось только прикосновение к этому мужчине. Объятия разомкнулись лишь через несколько минут, а может быть, часов, и они замерли, касаясь лбами.

– Вы необыкновенная, – прошептал он.

Лия, задыхаясь, подняла голову и взглянула ему в лицо.

– Это просто…

Выразить свои чувства словами оказалось непосильной задачей, и она умолкла.

– Да, – согласился он, убирая руку с ее шеи, и отступил на шаг.

Лия тоже отступила от греха подальше, опасаясь поддаться искушению поцеловать его снова, и, чтобы отвлечься, начала сосредоточенно укладывать скрипку в футляр.

– Этот поцелуй еще не значит, что я согласна забрать скрипку, – как можно непринужденнее прощебетала она, безуспешно пытаясь унять бешено бьющееся сердце.

– А если я очень попрошу? – с улыбкой на таких манящих губах спросил он, засунув большие пальцы в карманы джинсов.

– Я подумаю.

А подумать теперь было о чем, только скрипки еще не хватало.

– Хорошо.

Он опустил глаза и вдруг замер.

– Так, это уже кое-что.

– Что?

Он присел перед сундуком, на котором лежала скрипка, и начал тереть крышку.

– Смотрите.

Лия аккуратно защелкнула замки на футляре и, отложив его в сторонку, подошла к Габриэлю, стараясь держаться на безопасном расстоянии.

Он показал на пожелтевшую этикетку с потрепанными уголками, приклеенную в левом верхнем углу сундука с едва различимой надписью: «МИЛБРУК. АРХИВ 1936–46 г.г.».

Габриэль уже занялся замками.

– Что скажете? – спросил он. – Там что-нибудь интересное или просто кипа квитанций за уголь и репу?

Лия прикусила губу, радуясь смене темы разговора и чувствуя, как понемногу успокаивается сердце.

– У меня такое чувство, что я это уже видела, – сообщила она.

– Не только у вас.

Он откинул крышку.

На первый взгляд казалось, что в этот бездонный сундук просто свалили содержимое какой-то картотеки. Он был до самого верха набит широкими папками, из которых кое-где торчали уголки документов, словно опавшая в бурю листва. Под папками виднелись связки писем и что-то вроде прошитых гроссбухов.

Одну пухлую папку Габриэль взял себе, другую вручил Лии.

В папке Лии обнаружилась подборка газетных вырезок из The Times, The Daily Mirror и The Sunday Express, судя по всему за 1944 и 1945 годы.

Все с описанием высадки и продвижения союзников во Франции, дальнейшем освобождении Европы и, наконец, в самом низу стопки – известия о победе.

– Вот о чем рассказывала Абигайль, – догадалась Лия. – Те вырезки, что собирала ее мать.

– Наверное, – согласился Габриэль, уткнувшись в свою папку. – У меня тут документы эвакуированных из Лондона детей, которые жили в Милбруке. Похоже, кто-то сохранил ярлычки с их одежды, использованные продуктовые карточки и даже плакат Министерства здравоохранения, призывающий родителей отправлять детей туда, где безопаснее.

Он перелистал содержимое и отложил папку в сторону.