Квартира за выездом

Узнав от Раи о её хитроумных планах, Кристиана умолчала о своих. Да пожалуйста! Она не против, пусть Барониным достанутся две освободившиеся комнаты, до переезда. Кол бы им в глотку! Эту квартиру купил когда-то её дед, золотой Влодек, как прозвали его в ювелирных московских кругах за честность и порядочность. Её отец и мать умерли до срока из-за таких, как Баронины и Зверевы, не имеющие на квартиру Злочевских, в сущности, никаких прав. Так пусть им не будет счастья.

Часть 3. Дом с венецианскими окнами

14. В стиле кантри

Два последних месяца Нина жила на деньги, которые скопила сама. Их было немного, и жить пришлось «растягивая удовольствие» – на супчиках-пюре из картофеля и чечевицы, которые Нина заправляла жареным луком, и они получались вкусными. Ещё в меню входили постные щи из капусты и перловки, отварная треска без масла, тушёная морковь и свекольные салаты. Готовила она, когда на кухне никого не было.

Нина где-то читала (она не помнила где), что прошлое надо отрывать от себя как пластырь, одним рывком и сразу. Лейкопластырем маленькой Нине заклеивали ссадины и разбитые коленки. И никогда не снимали рывком, причиняя боль. «Тихонечко-легонечко, совсем-совсем не больно…» – приговаривала бабушка, придерживая пальцем кожу около пластыря и снимая его понемногу, кусочками, начиная с уголка. Освобождённую полоску кожи бабушка придавливала пальцем и снова медленно стягивала липкую белую заплатку, под которой обнаруживалась почти зажившая коленка. «Остальное на свободе заживёт, на ветерке, телу воздух нужен».

Но бабушки нет, и ей придётся самой. Рывком, иначе нельзя. Бабушка, бабушка, хорошая моя! Ты так обо мне заботилась, так старательно защищала от жизни, что я оказалась к ней не приспособленной, а синяки и ссадины уже не на коленках, а на душе. Их не заклеишь пластырем. Они не заживают.

Нина в последний раз оглядела комнату, прикоснулась рукой к бабушкиным обоям, выглянула из окна во двор. На подоконнике сидел Мишунь, грустно высунув красный язычок – плакал. Коричневые пуговки глаз блестели от слёз. Или это Нина смотрела на него сквозь слёзы? «Прощай, Мишунь, я не возьму тебя с собой. Прошлое надо отрывать как пластырь, одним рывком. Не грусти, ведь ты останешься с бабушкой Машей, с мамой и… со мной. Мы все останемся здесь, в комнате с рыжими обоями, по которым весь день гуляет солнце и не хочет уходить».

Обои мама хотела заменить новыми, но Нина не дала. Не желала ничего слушать, не позволила себя уговаривать и так плакала, что Натэла в тот день опоздала на работу – полчаса просидела с шестнадцатилетней дочерью, обнимая и успокаивая.

Нина поцеловала Мишуня в лобастую башку, в последний раз вдохнула сладковатый запах плюша и опилок, которыми было набито мишкино туловище. И не позволив себе оглянуться, вышла. С тяжёлым сердцем села в машину, кивнула водителю: «Поехали».

Отъехать они не успели: дверь подъезда распахнулась и оттуда – в домашних тапочках и наспех надетой кофте – выбежала панна Крися. Утопая по щиколотку в грязном снегу, бросилась под колёса, машина остановилась, шофёр высунул в окошко голову и открыл рот, намереваясь отправить Кристиану по известному адресу. Но вместо этого улыбнулся и широко распахнул дверцу кабины.

– Тшекай! Запомнялащь… Пжиячела своего запомнялащь (польск.: «Подождите! Ты забыла… Друга своего забыла»), – Кристиана сунула в руки оторопевшей Нине Мишуня, перекрестила обоих слева направо, как принято у католиков. – Боже допоможь. (Помоги тебе бог).

Нина впервые в жизни видела её слёзы: обильные как роса, прозрачно-чистые. Искренние. И не удержалась, поцеловала Кристиану в щёку (тоже впервые в жизни), пробормотала: «Бэдниэрад. Цхарматэбэби, панна Крися» (груз.: «Счастливо. Удачи вам») и захлопнула дверь. – «Поехали!»

«Поговорили…» – подумал шофёр и покосился на пассажирку. Девчонка изо всех сил сжимала губы, вцепившись сведёнными пальцами в плюшевого медвежонка.

– Не плачь. Всё сделаем как надо, и мебель поставим, где скажешь, и денег не возьмём. Не плачь. А это… по-каковски вы говорили-то?

Нина ему не ответила. Перехватила поудобнее Мишуня, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

* * *

Шофёр грузовика не обманул: грузчики, от души матерясь и кряхтя, втащили на Нинин четвёртый этаж дубовый комод, кухонный столик с двумя табуретками, обеденный круглый стол с неразлучными венскими стульями, платяной шкаф и кушетку. Диван развалился на части, когда его выносили из комнаты, а абажур Нина забыла, и он остался висеть в пустой комнате, которая как «Титаник» ждала своего конца. Лампочку Раиса деловито вывернула, а абажур снять не посмела: вернётся и скажет: «Зачем взяла?»

Оставленную прежними жильцами мебель бесплатно выносить не будут, поняла Нина. Грузчики не уходили, смотрели выжидающе.

– Выносить ничего не нужно, спасибо.