Квартира за выездом

– Добрый вечер, дорогая! – На пороге стояла улыбающаяся Софико. Замёрзла? Дома тепло, я горелки все зажгла, чашушули приготовила, он горячий… (прим.: говядина крупными кусками, тушённая с душистыми травами и томатом, в блюде пятнадцать ингредиентов, время приготовления примерно два часа)

– Когда же ты успела? – Нина потянула носом, с кухни пахло волшебно вкусно. – А травки где взяла? У меня только сухие.

– Привезла. Ты забыла, наверное. А ко мне соседи приходили, рис просили. Я им отдала пачку. Последнюю. Ничего?

– Нн… ничего.

Нину пробрал мороз. Она вспомнила день, когда позвонила в Танину квартиру и попросила чашку риса, Рис как по волшебству нашёлся в кухонном шкафчике, а чашка, принесённая Таней, пропала. Исчезла неведомо куда, как и сама гостья. Вспомнилось разом: Таня ничего у неё не ела (говорила каждый раз, что недавно ужинала). Не брала в руки никаких предметов. Не смотрелась в зеркало. Переступала порог лишь после приглашения войти. И не появлялась с тех пор, как Нина надела на шею крестик бабушки Машико. Призрак! Она приглашала в гости призрака…

–Ты их в дом пригласила? Предложила войти?

(«Господи, господи, только бы она не сказала «да»…)

– Ну да. Они не хотели, но не через порог же разговаривать? Маленькие, а самостоятельные, готовить умеют. У них ещё дедушка есть, а прабабушка умерла, а квартира муниципальная была, освободить пришлось. Думаю, рис это только предлог, девчонки знакомиться приходили.

(«Рис это только предлог, когда-то она тоже пришла к Тане «за рисом».)

– Одну из них зовут Таня. А другую?

– Алёна и Арина. А Таней звали их тётку, она умерла давно, на машине разбилась.

– Ты и это знаешь?

– Ну да. Смешные такие девчонки, всё мне рассказали. Хотя я не спрашивала. Я их мясом накормила, чашушули.

– А они… ели?

– О-оо, ещё как! За обе щеки уплетали. И тараторили как две сороки, – усмехнулась Софико.

Не дослушав, Нина выскочила на площадку и позвонила в соседнюю дверь. Звонок на этот раз был громким. Дверь широко распахнулась, проход загораживал мужчина лет шестидесяти.

– Вам кто нужен? Вы почему раздетая, где ваше пальто? А-а-а, понял. Вы Софико, соседка наша! А я Геннадий Андреевич, будем знакомы. Спасибо вам за девчонок, накормили, до сих пор вспоминают… А я замотался, с переездом этим, на завтрак бутерброды с чаем, на ужин чай с бутербродами, готовить не умею, у нас мама моя готовила. Девчонки вчера кашу варили, кастрюлю сожгли, на плите забыли. Да вы проходите, проходите! – мужик посторонился, пропуская Нину в квартиру.

Она не хотела заходить, но как-то так получилось, что зашла. Прихожая заставлена коробками – с посудой, с вещами, с книгами… Точно так же было у неё после переезда.

– Я не Софико. Я Нина, её сестра. А девочкам вашим сколько лет?

– Пятнадцать и шестнадцать, взрослые уже. Спать улеглись, умаялись, весь день вещи разбирали да раскладывали. Переезд это вроде пожара, не знаешь, что есть, чего нет, а если есть, то – где оно…

Дочки Таниного брата выросли и захотели вернуться домой, поняла Нина. И вдруг спросила:

– А вы не боитесь тут жить?

– Чего нам бояться? Замки крепкие, соседи добрые, охранник – вон, висит.

В прихожей, сбоку от входной двери висела копия знаменитого «Распятия» иконописца Дионисия. Глаза святого сверкали победительным огнём. Или это отблёскивала лампочка, висевшая на проводе без плафона. Нина подумала, что лампочка тут ни при чём и что святому пришлось выдержать бой, в котором он победил.

(Прим.: «Распятие» – икона праздничного чина. В ней не только смерть, страдание и ужас, но и попрание этой смерти, радость будущего воскресения, искупления грехов всех людей. Главный смысл этой иконы – непостижимое чудо. Вот что пишет Алпатов о «Распятии» Дионисия: «Висящий Христос кажется парящим… Богоматерь высится… И вместе с тем время остановилось, ничего не происходит, все существует как выражение вечных, неизменных законов бытия». Время написания иконы – 1500 год, оригинал находится в Третьяковской галерее в Москве).

– Да мы это… – замялся под её взглядом Геннадий Андреевич. – Богу не молимся, в чертей не верим. А икона от мамы осталась, у него глаза такие… Пусть висит, так оно спокойнее.

* * *

Нина вернулась в квартиру, подхватила на руки Эби (абиссинка уткнулась головой ей в подбородок и ласково мурлыкнула), прошла в комнату. В зеркальной спокойной глубине отражался накрытый к ужину стол (Софико не любила есть на кухне), «мамин» диван и Изольдин книжный шкаф. Всё было прежним и вместе с тем каким-то другим. На зеркале висело что-то изящное, эмалево-светлое… Нина протянула руку – и испуганно отдёрнула.

– Что опять случилось? – требовательно спросила она у Софико.

– Не понимаю, о чём ты.

– Всё ты понимаешь. Я о зеркале. Что ты с ним сделала?

– Ничего такого страшного, стекло разбила, уже поменяла, новое вставила. А крестик тебе в подарок привезла, можешь снять, он твой. Серебро и эмаль, в твоём банке все обзавидуются.

– Как разбила?

– Обыкновенно. Конфетницей. Прикинь, от неё ни кусочка не откололось, прессованным хрусталём можно мамонту череп раскроить!