У нас коммуналка, видишь, – три комнатухи, общая кухня, туалет под одно с ванной, прихожая вся забита шкафами. Теснота. По одному жить ещё боле-мене, а так… Но что я могу? – не моя же комната. Поворчал и ушёл.
Но, в общем, спокойно квартирантка вела себя. И дети – девочка лет десяти и мальчик, дошкольник ещё, – нельзя сказать, чтоб уж очень шумели, хотя целыми днями дома были. Один раз что-то уж очень разыгрались там у себя, – а стены у нас панельные, тонкие, чуть голос повысишь, слыхать всё, – пришлось прикрикнуть.
Затихли.
Вечером, когда с этой, как узнал позже, Еленой звали её, на кухне встретились, сказал о шуме. Она так быстро: «Простите-простите-простите». С досадой так.
Неприятная она была. Нет, не лахудра, не скандалистка, но, понимаете… Таких я много на рынке встречаю среди торговок. Королевны… Торговки какими должны быть? Чтоб улыбалась, приглашала к товару, чтоб радовалась тем, кто купить что-то хочет. А эти – сидят надутые, молчат, спросишь что, так ответят, будто мучаешь их… И эта такая же, Елена. Здоровается, танком не прет, когда в прихожей столкнешься, детей тихо моет; можно сказать, что даже скромная, но вот эта мина ее, досадливость, злость скрытая – раздражали. Что уж королевной-то выставляться, когда так всё?..
А с другой стороны, молодая пока что – тридцать три, говорят, ей было – поэтому и злилась на своё положение. И дети…
Я-то сам человек тихий. По молодости потрепыхался, покуролесил немного, а потом понял – нечего. И жена была, дочь, только давно их не видел. Дочь, в последний раз когда виделись, сказала, что ненавидит, что я матери и ей жизнь сломал. А чем я сломал? Тридцать семь лет честно у станка отстоял, ну, выпить люблю, но не пью ведь, как утка. Понемногу так… А они от меня что-то ждали, ждали, не дождались и ушли.
Живу один. Соседки – Надежда и Александра – старухи с завода нашего. Надежда, правда, последние годы не здесь живёт – у неё сын предпринимателем был, убили его, осталась двухкомнатная квартира. Эту комнатуху сдаёт… Конечно, горюет о сыне, но и, видно, радуется квартире. Удобная, говорит. А комнатуха ей деньги приносит.
Если только на пенсию жить и платить за воду, за свет, прочие эти блага, то надо рисом и макарошами питаться, а сосиски с курицей – уже не всегда. О каких-нибудь грушах уже крепко подумаешь. А ведь ещё одеваться… Куртку, ладно, её можно десять лет таскать, а штаны раз в пару лет-то всяко-разно покупать приходится. И обувь особенно. Очень плохая в последние годы обувь стала…
Но я, знаешь, приспособился. Да и почти все как-то находят пути… Бутылки специально не собираю, но если увижу на улице пустую – не пропущу. В основном же на рынке обретаюсь. У меня там азики знакомые есть, они помогают – то картошку мелкую дадут, то перчик, подгнивший сбоку, бананы черные… Да много разного. Косточки для супа… Иногда что-нибудь и для них сделаешь – ящики на мусорку стаскать или от Зафара Асиму, чей тонар на другом конце рынка, полмешка яблок отнести.
Нет, я уж так пожаловаться не могу. Не голодаю. Конечно, тоскливо бывает, но что уж… Вода из крана бежит, батареи греют, в телевизоре вон сорок программ… Я и в водочке себе не отказываю. Не дорогую, конечно, пью, но и не пойло. Да… Если с умом распределять, то поллитровку на сутки хорошо растянуть можно.
Встаешь утром, сразу выпиваешь стопочку. Потом умываешься, ещё там разные дела делаешь, а за завтраком – повторишь… Главное, не нервничать. При нервах и водка по-другому действует, и можно так сорваться, что потом не оправишься…
А, тебя же эта больше интересует, с детьми. Ну да…
Ну а что рассказать-то? Я её почти и не замечал, даже как зовут, потом только узнал, уже после всего. И дети тоже… Тихие такие, нельзя сказать, что уж очень шалили… По вечерам, когда мать возвращалась, гулять выходили во двор.
Двор у нас тихий, хороший, даже и не скажешь, что рядом проспект. Ну, такой скверик почти, а не двор. У меня окно туда выходит – очень удобно. Тихо.
И вот они там гуляли, играли по вечерам. Тогда уж резвились. В снегу любили валяться. Поваляются, потом друг друга отряхивают… Снег здесь чистый, не то что в других районах…
Где Елена эта работала, я не знал, да и не интересовался. Мне-то какое дело… Утром варила детям что-то, потом уходила. Вечером, часов в пять, возвращалась. А что дети не в школе, не в садике, это уж совсем не ко мне. Я же не гороно, в самом деле.
Они два месяца здесь прожили. С конца ноября по вот конец, считай, января… Что тут особо поймешь и увидишь…
Нет, был как-то случай. Иду на рынок, воскресенье, помню, народу мало на улице. Морозец даванул, холодно. И смотрю, впереди знакомый пуховик. Подходит к столбу и клеит объявление. Весь город ими который год загаживают – на всех столбах они, на стенах, на витринах даже… А это она оказалась, Елена. Она клеила.
Я подошёл после неё, прочитал. На оранжевой бумажке про то, что какой-то меховой магазин ликвидируют, чтобы приходили скорей покупать со скидкой… Хотел вечером ей высказать, что не надо наш город мусорить, но не стал. На скандал нарвёшься. Зачем…