Квартирная развеска

Накануне того дня, как загрузили нам разбитные молодчики в комбинезонах полконторы ящиками гнилых лимонов, вонища непроходимая, главный молодчик вкрадчиво поведал: «Это вам подарочек из страны Лебанон» (страну Лебанон произвел на свет один из наших младшеньких сотрудничков, название Ливана так трактовал), возникла Кадди, кособокая, всё время что-то жующая, под левым оком фингал, ко всем липнет; я, говорит, Кадди с помятым боком, а на самом деле, мальчики, ой, какой костлявенький, что ж ты отскочил, а на самом деле Кадди это кадиллак, на самом деле я автомобиль, би-би, бэби, подвинься, наеду, ну и как тебе наезд?

Офис наш загадился до упора, плесень и мох на стенках под шубу, выключатели выдраны с мясом, свечи, шандалы, керосиновые лампы, копоть, гнилые лимоны благоухают ацетоном как предсмертные анализы. А в ванной, ох, шеф ей, помнится, гордился, еще бы, двадцатиметровая комната, голубой кафель с золотыми пупочками, урыльник краше вазы Летнего сада, бассейн с фонтанчиком, ванна из Фаенцы, — так в ванной в ванне свинопотам стоит, мразь, рыло в глине, еле в ванну вмещается, зад о бронзовый кран чешет, махровое полотенце жует, только кисточки разноцветные с желтых клыков свисают.

Как найтингейл запел, из часов птичка выперлась с криком: «Вич воч? Вич воч?» — и, назревшее до полной луны и арбуза на большой коллектив, ядро пробило наше правительственное. Толпа врассыпную, где сотрудники, где действующие лица, несущественно, один Тхе с «для» и с белой лошадью остались, но ядро их обходило. Ядро бесчинствовало, разбивая остатние стекла в шкафах и окнах, переворачивая стулья, часа через полтора настало спокойствие и кладбищенская тишина. Зашли мы, опасливо крались, но ядро ретировалось; однако, полный абзац, предстал нашим взорам, в том числе и сейф пустой, вся капуста тю-тю, отдай миллион, и ни зелененьких, ни сереньких, десять центов в уголке блестят. На единственном целом зеркале помадой Кадди выведена цитата из Дюдиного детектива: «Вы обвиняетесь в подлоге бомбы!» И дальше что? А нихиль, как нигилисты говорят. С проблемами перевода мы покончили. Кому здоровье позволяет, те пошли в рэкетиры. Кому не позволило, те в шестерки кто куда, и не так плохо кантуются; почету, может, меньше, зато и голова не болит, не надо в словаре страницы протирать, выбирая между разницей, ссорой и шансом или между письмом, банкнотой, нотой и знаком; никто так и не выяснил: что это за знак такой, ё-моё?

НОЧНОЕ

В течение нескольких минут сцена погружена во мрак. Затем, усиливаясь с каждым мгновением, свет начинает пробиваться через щели ставен. Лампа на столе зажигается сама собой. Зрителю видно, что дети просыпаются и садятся в своих кроватках.

Морис Метерлинк.

Синяя птица, ремарка

Девочка проснулась мгновенно, внезапно, вспышка света во сне ослепила ее, она потом не смогла вспомнить сна, то ли началось извержение вулкана, то ли прожектор, освещавший со скал полуночное море, развернувшись, сверкнул в лицо, последующее действо вычеркнуло из памяти сновидение. А здесь и сейчас ей светила в глаза полная луна. «Откуда в том углу луна? Там окошка нет».

После болезни ее положили спать в бабушкину и дедушкину спальню, у нее покрасили батарею и оконную раму, ей нельзя было дышать краскою, бабушка спала в ее маленькой комнатушке, дедушка на диване со львиными лапами в своем кабинете.

Там, где она проснулась, было два окна, одно во двор, другое — под углом — в узкий выступ дома; в торце выступа темнело окно столовой, а в дедушкином окне на симметричной грани домового-дворового ущелья горел свет.

Лунный диск, разбудивший ее, сиял в простенке: луна, взошедшая, как ей и положено было, над краснокирпичною школою во дворе, отразилась в застекленном книжном шкафу-бюро, пробравшись через щель неплотно задернутых штор. И это зеркальце зеркальца, театрально сверкая, разбудило ее. Ей уже объясняли: свет луны — отражение солнечного света, она не понимала, откуда берется ночью солнечный свет, если солнце ушло за горизонт, закатилось за круглый бок глобуса земного? дедушка ставил глобус под настольную лампу, бабушка ловила зеркальцем луч лампочки, ей никак было не объяснить, она не чувствовала космических размеров и просторов.

— Ты просто поверь нам на слово, — сказал отец, — поймешь, когда вырастешь.

Она встала, прошлепала босиком по квадратикам паркета, попыталась закрыть занавеску, но занавесочные кольца не скользили по карнизу, бабушка задергивала шторы длинной тонкой отполированной рогатиной, на которой вырезана была обвивающая рогатину тонкая змейка.