Квартирная развеска

— Никому, Клава, не открывайте. Сегодня у нас котлеты, мясо висит на окне на морозе в форточке, там еще пельмени, я вчера накрутила, не спутайте, когда будете доставать, не уроните. Тата пусть играет в столовой и в нашей комнате, в ее комнате краской пахнет, после кашля нечего краской дышать.

Ушла бабушка.

Клава звенела посудой на кухне, крутила мясорубку.

Девочка повернула ключ в наборном шкафу. Краденые шубы, прекрасные огромные звери. Она трогала легкую шелковистую беличью, тяжелую глянцевую толстую неведомого меха, кудрявую веселую мерлушку. Под шубами лежал узел с воровским серебром, она случайно задела узел, серебро ответило легким звоном.

Во втором шкафу висела накидка — соболь, что ли? — с множеством веселых хвостиков, а рядом с нею чернобурка, завораживающая с первого взгляда, огромадный черносеребристый хвост, коготки на лапках, мордочка, глянувшая из темноты сверкающими стеклянными янтарными глазами.

В библиотеке не нашлось никаких следов отворяющейся двери в соседнюю квартиру, из которой то ли во сне, то ли в полудреме, то ли и впрямь выходил со шкатулкой одноглазый бандит с лицом как нож.

В маленьком бюро в торце библиотеки, рентгеновском бюро-ролике на четырех тонких высоких ножках с бронзовыми копытцами, был тайник, отец когда-то ей его показал, она вынула дедовы записные книжки из центральной ниши, вытащила нишу-ящик, положила на столешницу и сдвинула заднюю стенку ящика точно крышку пенала.

Блеск драгоценных камней, блики золота ослепили ее, она чуть не вскрикнула, но удалось ей сдержаться.

Груда драгоценностей переливалась, искрились камешки горсткой немеряной сокровищницы халифа, появившись из тьмы на свет. Некоторое время она глядела на всё это великолепие неотрывно, не шевелясь, как зачарованная. Однажды отец сказал ей: человек может бесконечно смотреть на три вещи: на огонь (а в тот момент сидели они в столовой перед горящим камином, растапливаемым бабушкой угольными и торфяными брикетами), на воду (особенно если это проточная вода ручья, порогов, водопада) и на игры котят или щенят, детей животных. И вот сейчас она поняла, что бесконечно можно смотреть и на драгоценности, просто это мало кому удается. Отец подарил ей книгу Ферсмана «Занимательная минералогия», читал ей на ночь отрывки, читала и она сама, смотрела картинки. От дедушки в подарок получила она маленькую друзу кристаллов горного хрусталя, волшебный любимый предметец. У бабушки было несколько брошей, камеи, эмали, и несколько колец. У красавицы матушки два старинных браслета, топазовые и бирюзовые серьги. У нее самой в ящичке маленького полудетского бюро вместе с горным хрусталем и черной бронзовой собачкой лежали коралловые бусы. Но такого богатства, как этот воровской клад, она и представить себе не могла.

Камни привлекали ее, притягивали, о, любимая книга Бажова «Малахитовая шкатулка»! с Хозяйкой Медной горы, волшебным оленем, высекающим копытцем из земли и снега искры самоцветов, цветные сияющие россыпи.

У нее не было ни времени, ни охоты рыться в открывшемся ей кладе, она и так словно видела всю груду насквозь, взгляд смешивался с воображением, со строками ферсмановских и бажовских страниц.

Вишневые капли гранатового крестика. В Валдайском озере находила она обкатанные водою (грани чуть стерты) шарики гранатовых кристаллов, но те светились темно-розовым, темно-лиловым. Как-то отец взял ее на рыбалку на Вуоксу, там прибрежный песок отливал фиолетовым, это потому, сказал отец, что в песке полно измельченного, перемолотого временем и волной речного граната. Она мечтала попасть на Урал, в черноморскую Сердоликовую бухту, в Коктебель, где собирали на пляже сердоликовую, яшмовую, хрустальную гальку.

Сами камни нравились ей больше ювелирных поделок, как геологам; как садовникам нравятся не срезанные, не собранные в букеты цветы.

Лиловое крупное око аметиста смотрело на нее из серебряной брошки. Цветные картинки из «Минералогии» материализовались, она могла потрогать то, что прежде было доступно только взгляду. Ощутить холод ожерелья горного хрусталя, острую огранку сапфира, трогательно неправильную огранку жемчужин. Все были тут: лалы, смарагды, небесной синевы лазуриты, неровно окрашенная афганская бирюза, хризолиты, хризопразы. Александрит, у которого — по словам Лескова — «утро было зеленое, а вечер красный», этот маленький хамелеон менял цвет при дневном солнечном освещении и при ночных лампочках да свечах.

Всё слилось воедино: геология, география, исторические экскурсы из рассказов деда и отца (грабежи крестоносцев, мародеров, революционеров, простых разбойников), истории ферсмановской книги, ночные тени, призраки богатства, злоключения Маленького Мука и калифа-аиста.

Рубины, яхонты, шпинель, саамская кровь эвдиалита, алые альмандины посылали из глубины воровского клада сигналы алых марсианских искр. Гиацинт и гелиотроп подсказывали цветочные имена свои. «И венец на челе его лалами ал», — повторял Фирдуси. Может, тут можно было найти, порывшись, лалы из копей Пянджа с вершин Памира, из россыпей Герата или Кабула?