Квартирная развеска

— Вы ведь завтра в больницу пойдете, — сказала Оля, — это клюквенный морс, это крапивный отвар, поставите в холодильник, а вот баночку с мёдом в холодильник не ставьте, мёду холод вреден. От нас большой привет. Не забудьте дверь на задвижку закрыть, чтоб визитеры не беспокоили, кот не прочь, да и братцы любят в мастерскую в гости бегать. Спокойной ночи.

— Хозяин всегда дверь закрывал? — спросил Хомутов, ему хотелось еще минутку поглядеть на девушку с мальчонками и котярой.

— Задвижечка старинная, — отвечала она, — у мамы от нее ключик есть, когда хозяева уезжали, мы ходили цветы поливать.

Он улегся, наконец, не без опасений погасил свет, уснул моментально. По нейтральной полосе между видимым, невидимым и сочиненным мирами, где окрест распласталось дикое поле с дикими лугами воображаемого ландшафта, шли они по зеленым холмам с отцом Арсением наподобие нестеровских философов. Монах читал вслух книгу, чье название было Хомутову неведомо.

— «При таком направлении внутренней жизни, — читал монах, — видение является не тогда, когда мы силимся собственным усилием превзойти данную нам меру духовного роста и выйти за пределы доступного нам, а когда таинственно и непостижимо наша душа уже побывала в ином неведомом мире, вознесенная туда самими горними силами; „знамение завета“, как радуга, открывается после пролития этого благодатного дождя, небесное явление, образ горнего, в напоминание и ради внедрения дарованного, незримого дара, в дневное сознание, во всю жизнь, как весть и откровение вечности».

— «Натурализм, — читал он, — в смысле внешней правдивости, как подражание действительности, как изготовление двойников вещей, как привидение мира, не только не нужен, но и просто невозможен».

«Вот как, — подумал Хомутов, на несколько минут полупроснувшись, но делая выводы по законам сна: ничуть не вытекающие из предыдущих слов и действий, но по неизвестной причине глубоко убедительные, — стало быть, изображение всегда должно быть немножко неправильным, чуть-чуть неточным, неидеальным, и тогда оно истинно, в нем есть душа».

Было тихо, луна переходила с одной остекленной плоскости на другую, скользили лучи ее там, на улице, по обоим куполам соборов, золотому и синему, осязали расцветшие дынные грозди сансеверий, и он тотчас уснул снова, в другие морфеевы пьесы, которых утром не вспомнил.

Безмолствовали все картины квартирной развески, разве вдруг всплеснет еле слышно вода на берегу этюда Волхова и ответит ей неведомого леса ручей; пребывали в счастливой тишине папки акварелей, гербарии зим и лет, кунсткамеры и оранжереи дней, оплотнившаяся память о временах и сновидения о них.

СОЛОВОК

Они спасают нас в море и играют с нашими детьми у берегов.

Джон Лилли. Человек и дельфин

В земной жизни все наши желания исполняются, но каким-то диким образом. Я мечтал жить в монастыре — и живу в монастыре, но на Соловках. Я в детстве мечтал жить на острове, видеть отливы и приливы — и я живу на острове, но в лагере. Еще я мечтал возиться с водорослями, изучать их. Может, сбудется и это.

о. Павел Флоренский

Полоса окраинных новых домов с одной стороны отчерчена была насыпью железнодорожных путей, с другой — проспектом, в этой части своей уже не бывшим таковым: своего рода шоссейка, где стоят четные строения, а вместо нечетных — заброшенная трансформаторная станция, немножко лугов, чуть-чуть пустырей.

Трансформаторная станция обнесена была высоким забором. Никто не знал, под током ли спутанные наподобие елочных гирлянд провода, или давно превратились они в тихий памятник довоенным годам электрификации всей России плюс советская власть, загадочному уравнению растаявших в воздухе пятилеток. В центре инсталляции возвышалось черно-серое здание, казавшееся выше и уже на полосе лугов и пустырей, творение какого-то местного Беренса, ипостаси Руднева, адепта канувшего в Лету конструктивизма, давно побежденного, разбитого наголову сталинским ампиром. В некоторые особо темные вечера, особо черные ночи в узких, напоминающих бойницы окнах то там, то сям загорался, возникал, мелькал, маячил фосфорецирующий изумрудно-зеленый огонек неуместной лампы с зеленым абажуром или сигнального — с цветным лепестком фильтра — трофейного фонарика в дланях призрака из неведомого, готического, что ли, романа электрического жанра; привидение при зеленом светце, возможно, читало «Баскервилльскую собаку».