Квартирная развеска

Главный цвет теперь был не розово-алый, а зеленый, зелень футбольно-гольфовых газонных лужаек. Мощеные плиткой дорожки, обрамленные низкими столбиками со стеклянными фонарными шарами. Забежная лестница в особнячок. Возле дома, на разных участках газона, а также за белыми ажурными металлическими скамейками исправно цвели купы белых и красных роз. Их подстригал и опрыскивал человек в длинном фартуке, видимо, садовник. Женщина в фартучке покороче и поэлегантней, должно быть, кухарка или домработница, накрывала на стол, стол и стулья, бамбуковые либо ротанговые, стояли на лужайке, обрамленной лилиями, обложенной валунами, убогое чудо ландшафтного дизайна, между тремя заключительными каменюками веселился маленький фонтан.

— Собак держите? — спросила я.

— Собак с собой взяли.

— Спасибо, — сказала я. — Вы были очень любезны. Откройте мне калитку.

— Подождите, — сказал он, отправился к садовнику и вернулся с красной розой.

— У нас традиция, — сказал он, — посещающим и гостям розочку дарить. Не бойтесь, берите, это сорт без шипов.

Роза была большая, прекрасная, совершенно ненатуральная; сидя у окна электрички я понюхала ее — запах еле слышен, почти привидение отдушки. И я вспомнила, как вошли мы с подругою в давнишний старенький вагон с деревянными скамьями вместо нынешних пухлых кожемитовых диванчиков, — и весь вагон залило волной аромата нашей охапки роз, букета размером с маленький куст. «Интересно, — думала я, — а у этой ненатуральной красотки есть ли имя?» И, глядя в окно, стала я вспоминать имена и псевдонимы тех, прежних, пропавших, как прошлогодние снега: Анна-Мария Росалес, Радамес, Бригитта Финская, Король Артур Латвийский, Лангедок, Ланселот, Королева Маб, Иверия, Рафаэлло.

Я чуть не проехала свою остановку, выскочила на перрон через начавшие закрываться двери с безымянной красной розой без запаха в руке и с именем благоуханной алой, стоявшей у несуществующего крыльца и открывавшей путь в пропавший сад на губах, я выкрикнула его перрону, точно пароль, под шум уносящейся вдаль за моей спиной электрички: «Мадлен-Магдалина!»

— Кого это ты призываешь, кузина? — улыбнулся мне встречающий меня кузен.

— Какое совпадение! — сказала жена его. — Мы сегодня утром поехали врозь, так получилось, он на машине, я на электричке. Рядом со мной сидели супруги примерно нашего возраста, они везли в больших челночных клетчатых сумках два ведра. Точнее, две бадьи разных роз. Букеты? спросила я. Купили или продаете? Это кусты, мы их посадим; мы принялись за старое, сказал муж, мы решили начать все с начала, сказала жена. У них когда-то был сад, которого они лишились навсегда, и вот, оказавшись случайно на садоводческой выставке, они не удержались, на все деньги накупили, у нас участок маленький, далеко, домишко с горсточку, вот везем, посадим. Заговорили о сортах роз, и перед тем, как мне выйти, они заспорили, как называется алая роза в центре бадьи, стоявшей у ног мужа: Магдалина или Мадлен.

— А на какую станцию они ехали?

— Не знаю, я не спросила.

КУКОЛЬНИК

Когда кукольник просыпался презлющий и без завтрака запирался в каморке, служившей ему мастерскою, жена его знала: он придумал новую куклу, дал ей имя, вырезает ее из дерева или из древоподобного пенопласта, одевает в придуманное специально для нее одеяние, спешит, не знает, выйдет ли кукла, озабочен незавершенным творением своим.

В молодости был он художником-живописцем, потом стал оформлять витрины, в какой-то момент в витринах появились презанятные фигурки, то был его личный почерк, визитная карточка, его постоянно стали приглашать магазины, театры и гостиницы.

Но с недавних пор оставил он все заказы, задумал сотворить шопку, театрик к Рождеству, небольшой вертеп, не просто с рождественским сюжетом, а со своей авторской пьесою. Куклы приходили ему на ум одна за другой, он исполнял своих маленьких персонажей с блеском, а вот пиеса на ум не шла, он себе даже представить не мог, что может объединять такую странную разношерстную кукольную компанию. Это его раздражало изрядно, он срывал свое дурное настроение на любимой и любящей жене, привыкшей в итоге к его приступам и срывам, хотя жизни они не украшали, оставалось только терпеть, ждать спектакля, то есть, Рождества, приближавшегося с каждым днем.

Список уже готовых, сидящих на полках, кукол висел на двери каморки. Идеально четким почерком художника кукольник написал на осьмушке ватмановского листа (именуемого на компьютерно-копировальном жаргоне А4):

Циперус и Папирус, братья-близнецы

Зеравшан, восточный принц

Дон Полкан и Дон Барбос, женихи

Злодей

Либерман, сапожник

Лизочек, царевна

Выйдя, наконец, в превеселом расположении духа на кухню, служившую супругам столовою, кукольник принялся за салат, яичницу и сок из сельдерея, предварительно приписав новое действующее лицо в конце списка. Пока он завтракал, жена, полюбопытствовав, прочитала:

Мышь Мышильда Крысинская, няня царевны

— Сколько всего будет персонажей? — спросила она.