Квазар (СИ)

Не говоря ни слова, гурутиец поставил поднос на стол и, присев рядом со мной, начал аккуратно поднимать кофту на моем теле.

— Что ты делаешь? — вскричала я, сопротивляясь.

— Будешь дергаться, будет больнее, — холодно констатировал он. От этого унижения из моих глаз все же хлынули слезы и я, не имея больше сил на сопротивление, молча терпела, пока он стянул с меня кофту и одел сверху длинное синее платье, которое запахивалось спереди, как халат на пояске. Однако завязывать его он не стал. Из шкафа он вытащил какие-то банки, вату и бинты и, вернувшись ко мне, начал аккуратно развязывать мою повязку на животе. Кровь прилипла к ткани и от боли я взвизгнула, когда он отрывал ее от раны.

— Все, — мягко сказал он, — больше не будет так больно. И действительно когда он начал обрабатывать рану, я ощутила, что лекарство содержит обезболивающий компонент, потому что от его нанесения боль сразу же стала утихать. Он смазал этим чудесным зельем ссадины по всему моему телу, снова перебинтовал рану на боку и завязал на мне халат.

— Теперь руки, — сказал он и посмотрел на меня. От боли и унижения слезы продолжали капать из глаз и, пытаясь отворачиваться, я искала спасения хотя бы в отвлечении своего внимания. Он оторвал еще кусок марли и вытер ею мое лицо.

— Раны быстро заживут, — сказал он, вероятно пытаясь меня успокоить. Это звучало удивительно из его уст, не думала, что он из тех, кто умеет поддерживать других.

— Тело заживает, а вот душевные раны режут гораздо дольше, — горько сказала я, остро ощущая внутренне отчаяние от того положения, в котором я находилась. Он как-то странно посмотрел на меня.

— О какой ране ты сейчас говоришь? — вдруг спросил он.

— Ты ничего не знаешь про меня, зачем мне тебе это рассказывать, — буркнула я обиженно.

— Неужели раной ты называешь то, что тебе не удалось принять участие в этой гнусной затее аквентийцев? — спросил он с оттенком пренебрежения в голосе.

— Почему ты украл именно меня? — вдруг спросила я, — потому, что я самая слабая, беззащитная? Мне хотелось уколоть его, намекнуть ему на его трусость и низость.

— Потому, что тебя там вообще быть было не должно! — сказал он на повышенных тонах! — Они нарушили закон, не думал, что они пойдут на это!

— А ты бы не пошел, если бы речь шла о жизни целой планеты? — взвинтилась я.

— Аквент отжил свое, это закон природы, и по этому закону теперь пришло время возрождаться нашей части галактики! — рявкнул он.

— Раз ты такой приверженец законов, — парировала я, — тогда отпусти меня немедленно, отправь на Землю, к чему держать меня здесь? Ты меня не отпускаешь, потому, что боишься, что им хватит времени забрать меня снова!

— Совершенно верно, — сказал он злобно, — ты останешься здесь до тех пор, пока не образуются условия для взрыва квазара.

— Личность ничего не значит для тебя, ведь так? — спросила я горько, — что я по сравнению с твоими гениальными планами?! Мной можно пожертвовать, украсть, удерживать силой, подвергнуть мою жизнь риску. На мои глаза снова набежали и слезы, но к своему удивлению, не ожидая от гурутийца никакой реакции на мои слова, я неожиданно ощутила что-то новое, исходящее от него. Будто мне удалось, наконец, пробить его броню, холодную и равнодушную маску, которая создавала образ непробиваемого самовлюбленного тирана. Он резко потупил взгляд и встал. Было заметно, что внутри него что-то происходит, однако, что именно я не могла различить, не прикасаясь к нему.

— Тебе надо успокоиться, — наконец, выдавил он, беря стакан с подноса на столе. — Глотни и я перевяжу руки. Я послушно сделала несколько глотков какой-то теплой жидкости, напоминающей лимонный чай с медом. Это действительно подействовало на меня ободряюще, и я перестала плакать.

Он снова сел рядом и начал снимать повязки с рук. Это было так больно, что я кусала губы, чтобы не вскрикивать на каждом болевом моменте. Ссадины и раны на руках были самым значительными и глубокими. На изрезанные ветками ладони было страшно смотреть, и я поняла, что самостоятельно я не смогу ни помыться, ни сделать что-нибудь еще. Это было тяжело принять, поэтому я стала дышать глубже, чтобы снова не заплакать. Ан Ар наложил мазь и перебинтовал мои ладони.