«Летать⁈ Возить⁈ Никогда! Никогда князь Волков не падет до уровня ряженых стюардов из порно-роликов. Ублажать распутных барынек на таком морозе? Вот же ведьма! Нет, прочь! Я дойду, куда шел!»
Вера в свободу человеческой воли, отвращение к крепостничеству, пусть даже прекрасно-черноволосому, и переполненность мочевого пузыря, способны вершить чудеса. Князь Волков совладал с чарами, попятился и приложил всадницу спиной к стене. Стукнул вполсилы — все же юна извращенка, как бы не сломать нежных косточек. Ведьма ойкнула, как-то по-стариковски. Да и вообще бедра, ухватившись за которые, Бро пытался скинуть шалунью, оказались довольно вялыми и дряблыми, в другой бы раз ужаснулся…
Но не сейчас! Князь Волков сознавал, что на борьбу с суевериями, классическими парадоксами и историческими мракобесиями у него остаются считанные мгновения. Двинул посильнее, одновременно прихватывая за оборки платья на дамском шивороте, швырнул хозяйку через себя в лучших традициях основ самообороны без правил, некогда преподанных сыну предусмотрительным Волковым-старшим.
Не сдюжила ведьма, покинула свое верховое место, шмякнулась на холодный паркет, только и мелькнули под подолом ноги в черных кружевных чулках — по мимолетному взгляду, не такие уж и юные. Зашипела разъяренной кошкой и, оставляя следы когтей, метнулась прочь, взлетев прямиком по боковой стене коридора. Исчезла… нет, вновь высунула из-за угла голову со вставшими дыбом волосьями — издали показалась старой жуткой каргой.
Но Бро было не до мелких деталей. Ускоренной рысью князь устремился вперед. Вот она, заветная дверь, три шага…
Не суждено. Да что за дом такой, глубоко проклятый и порочный⁈
Перед страдающим двоечником вырос Пещерин — стройный и великолепный, в накинутой на плечи шинели с богатым меховым воротником, непоколебимый и холодный как гренландский айсберг:
— Князь, извольте на два слова.
— Изволю. Но позже. С дороги, ротмистр!
— Я вам не ротмистр! — немедля окрысился красавец. — И я никому не позволю в таком тоне…
— Потом доскажете! — двоечник, порядком раздавшийся в плечах за время бригадных работ, едва не снес чересчур разговорчивого офицера, и влетел в нужное помещение…
Уф! Стало легче. Вот прямо намного. В принципе, в этой непредсказуемой классике вполне можно жить, даже если в сортире пар едва изо рта не валит, по стенам озабоченные ведьмы мечутся, а под дверью топчется и изволит гневаться непонятно чей прототип в эполетах. Бро привел себя в порядок, вымыл и вытер руки, вышел.
— Пардон, сударь, я имел веские причины спешить.
— Полагаю, теперь вы не торопитесь? — процедил Пещерин, дернул усиками, и наотмашь хлестнул князя по лицу перчатками.
Было не больно, но обидно из-за полной неожиданности и непонятности.
— Это чего такое⁈ — вопросил офигевший князь Волков.
— Что такое⁈ Да я вас пристрелю как собаку, сударь! — загремел офицер, бледнея ликом под цвет оледеневшего стекла на окне. — Мерзавец! Шут! Кенгуриный паяц! Дуэль! Немедля! Я вас убью не раздумывая!
— За что? За то, что я по нужде спешил? — уточнил Бро, отказываясь верить изощренному извиву классическо-прототипной мысли.
— Нет, сударь, отнюдь! — голоса Пещерин не сдерживал, раскаты звонко разлетались по сортирному тупику коридора и окрестностям. — Как вы смели на нее так смотреть⁈ Да еще громко разглагольствуя о своих голых туземцах и нелепо выдуманных, отвратительно сумчатых скотах!
— Почему «выдуманных»? И на кого я, собственно, смотрел? — вопросил совершенно запутавшийся князь.
Действительно, этот Пещерин производил впечатление не совсем здорового субъекта. Спятил служивый. Выкатить претензии к байкам о кенгуру, это еще ладно — может, эта тема нарушает какие-то светские и религиозные приличия. Но на кого нельзя смотреть-то?
Круг запретных женщин оказался слишком широк. Несчастная крепостная снегурочка? Может, у Пещерина к бедняжке чувство нездорового сексуального характера? Или в Ольгу втюрился? — та запросто мимоходом с ума сведет, за ней не заржавеет. А вдруг это он о ведьме-полковничихе? Черт его знает, как давно этот псих знает хозяйку, может, с детства безнадежно влюблен в нимфоманку-акробатку.
— Беззащитная женщина в чужой стране, одна, практически не понимающая варварского языка! — бушевал Пещерин. — Вы, сударь, бесчестное животное! Вожделеть тонкую, чуткую, одинокую вдову и гадко намекать ей на сумчатую ехидну⁈ И это вы, открыто таскающий с собой содержанку, не способную прилично вести себя в обществе, откровенно присвоившую чужой титул. Графиня ест поросятину с хреном в приличном обществе⁈ Какой чудовищный нонсенс! Как вы с ней изволите спать? С этой поросятиной? Сударь, вы — скот!
— Я — скот⁈ — леденея, переспросил Бро. — А вы, сударь, кто там по званию?
— К вашему сведению, жалкий штафирка, я — поручик! — высокомерно поведал Пещерин. — Полагаю, выберете пистолеты? Фехтовать не удосужились научиться?
— Не угадал, чмо эполетное. Поросятина, значит? — кротко уточнил Бро, и двинул мерзавца простым, но безотказным боксерским джебом.