Квест империя. Трилогия (СИ)

– Твое сообщение о возвращении среднего Ё воспринято с пониманием. Знай: нет на тебе вины. Напротив, рассмотрев факты и взвесив твои предположения на весах высшего знания, император полагает, что ты проявил не только верность традициям и законам гостеприимства, но и явил очередной пример своей достославной проницательности. Мысли твои прозрачны, как утренняя роса, а выводы безупречны, как силы Вселенной. Радуйся! Император вспомнил о тебе и в ближайшее время решит твою судьбу.

На этот раз Йёю встал и снова склонился в благодарственном поклоне, теперь уже поясном.

– Говорю устами начальника второй канцелярии, – между тем продолжал капитан. – С сего дня дозволяется его светлости герцогу Йёю покидать место постоянного жительства в провинции Йяфт во всякое время, но не более чем на десять дней подряд. Герцог Йёю волен посещать любые места в пределах империи и оставаться там столько времени, сколько он сочтет необходимым.

«Мило, – мысленно усмехнулся Йёю. – Отсутствовать я могу не более десяти дней, а присутствовать – сколько угодно».

– Однако до внесения особых изменений в этот пункт герцогу Йёю не рекомендуется посещать базы императорского флота, приближаться к границам империи ближе, чем на семь стандартных суток неспешного пути, и оставаться в Столице более чем на сорок восемь часов. Конец.

«Вполне сносно, – согласился Йёю. – И выполнимо без напряжения».

Вслух он сказал несколько иное:

– Устам императора. Спасибо за труд и честь. Через уста императора в ухо Блистающему: покорно склоняю голову и внемлю божественным речениям. Благодарностью за твою щедрость полнится сердце. Твои слова вошли в меня, как гром, и запечатлелись в душе, как удар молнии. Твой слуга и твой подданный, герцог Йёю.

Начальнику второй канцелярии: получено и скреплено печатями. Щедрость императора пролилась дождем на иссохшую землю моей души. Да будет так.

Закончив с официальной частью, Йёю взял кружку с глинтвейном, поданную рабом, и улыбнулся Скиршаксу улыбкой старшего по возрасту и положению, адресующего ее младшему, отмеченному, однако, особым положением.

Через полчаса гонец ушел, и Йёю остался один. Третья Сестра уже была в зените. До рассвета оставалось максимум полчаса. Спать ему не хотелось. И дело было даже не в том, что известия, пришедшие из Столицы, были очень серьезны, так как вносили, наконец, ясность в его положение. Одно это могло «разбудить спящего». Дело, однако, было и в самом Йёю. Он и сейчас, в своем возрасте, мог не спать сутками, или, напротив, сутками спать, или спать урывками – тут пять минут, и там еще пять – но, разбуженный посреди ночи, и принужденный заниматься делами, он уже не мог сразу вернуться к прерванному сну.

Йёю отпустил слуг и тенью пошел по спящему дому. «Домовой» услужливо включал ночное освещение в любом помещении, в которое входил Йёю, закрывал за ним двери и гасил огни, не мешая Йёю думать о «разном».

А подумать было о чем. Последний год он прожил, как дерево. Катастрофа, случившаяся в Тхолане в восьмой день первой четверти месяца птиц, обрушила его на дно настолько глубокой пропасти, что дважды за это время он позволил себе усомниться в безошибочности выпавшего жребия. Дважды он задался вопросом, не лучше ли было ему умереть, как умерли многие. Естественно, это было малодушие, природная слабость рожденных от женщины. Разумеется, он отдавал себе в этом полный отчет.

Как и следует носящему меч, он побывал в храме Айн-Ши-Ча[72] и принес положенные жертвы. Тем не менее река не течет в гору, и человек есть лишь то, что он есть. Йёю принял участь и принудил себя стать деревом. Это очень непросто – изменять суть самого себя. Лучше всех об этом написал Ейнойя в «Змеиной коже», но Ейнойя говорил о преодолении, которое, по сути, есть приращение, а Йёю прошел дорогой умалений. Это было не просто, это было мучительно, «но кто мы перед великими звездами»? И он принял и признал необходимое и положенное, и прожил так почти целый год. А потом он встретил Ё, и душа захотела странного.