Я открыла рот, чтобы сказать: «Извини, мне просто не хочется. У меня не очень здоровое отношение к сексу, и мне казалось, что я прихожу в себя, так что идея так себе, а еще ты сказал очень расистскую штуку, даже если сам этого не заметил, так что я пойду домой».
Но вместо этого спросила:
– К чему ты сказал про шоколад?
– Про шоколад? – он коварно рассмеялся. – Я знаю, что ты одна из этих.
– Из каких?
– Из этих, которым «Жизни черных важны».
– Разумеется. У меня это прямым текстом указано в профайле.
По крайней мере, я перестала думать о том, как бы скорее протрезветь. В одну секунду я уже была трезва, как стеклышко.
– Тебе это движение не кажется глупым? – серьезно спросил он. – Пойми меня правильно, я не расист, – надо же, какой молодец! – Но ты не думаешь, что оно создает больше проблем, чем решает?
– Да, мне и правда пора, – вздохнула я, устав от дискуссии еще до того, как она началась. – Для первого свидания многовато, Кортни.
– Правда? Я думал, тебе, сильной черной женщине, нравится принимать вызов, – сказал он, самодовольно ухмыляясь. – Мы можем посидеть, поговорить о музыке, о кино, обо всей этой ерунде, но разве тебе не хочется настоящего диалога, настоящего взаимодействия?
– Не на эту тему. Я собиралась выпить с приятным мужчиной и поболтать о чем угодно, но только не
– Нет, прости, я не хотел тебя задеть. Давай поговорим о чем-нибудь другом, – он налил себе еще вина, и я посмотрела на него, отчетливо зная, что именно он скажет дальше. – Спорю, ты считаешь, что обратного расизма, по отношению к белым, не существует.
Два часа. Мы безостановочно спорили два часа. Плащ я так и не сняла. Сто двадцать минут я ему объясняла, что определение «расизм» из Оксфордского толкового словаря, которым он махал перед моим носом, устарело, что обратного расизма НЕ СУЩЕСТВУЕТ, что нельзя ссылаться на своего «черного, как пиковый туз» друга Тоби из Сенегала, пока он пытался оспорить и извратить каждый из моих аргументов, приговаривая в конце каждой фразы: «Не обращай внимания, я просто провокатор».
– Вот именно так и поступают люди, которым нравится быть адвокатом дьявола! – кричала я. – Ты никак не вовлечен в эмоциональном плане, у тебя ничего не стоит на кону!
Я направилась к выходу.
– Наверное, очень легко жить в стороне от реальности, с которой вынуждены сталкиваться люди вроде меня!
Я вышла и хлопнула дверью. Невероятно.
Дарси:
Квини, ты никогда раньше не бросала трубку.
Дай знать, у тебя все хорошо?
Чески:
Что случилось?
Дарси:
Она мне позвонила из бара, я пыталась убедить ее не ехать к этому парню, она что-то там сказала про Бейонсе, а потом бросила трубку. Очень пьяная
Чески:
А ты знаешь, где они сидели?
Дарси:
В баре в Брикстоне, не знаю название, но можем встретиться до станции, я покажу, где это
Чески:
Ладно, давай подождем до 11. Если не ответит, поедем туда
Квини:
ВСЕ НОРМАЛЬНО
Квини:
Простите
Квини:
ПРОСТИТЕ
Чески:
Мда
Дарси:
Именно что мда
Квини:
Простите, девочки. Уверена, вы уже устали от моего уровня ответственности. В общем, я приехала домой, еле живая. Завтра расскажу
Квини:
Я прокралась в дом, и бабушка, кажется, проснулась, так что есть риск, что вы меня больше никогда не увидите
Квини:
Наверное, я вас и правда выбесила, судя по вашим «мда». Дарси, прости, пожалуйста
На следующий день я заскочила к Чески в банк и выстояла очередь, пока не подобралась к ней настолько близко, чтобы она меня увидела. Она отошла от женщины, которую обслуживала, и направилась ко мне.
– Здравствуйте, мэм, спасибо, что пришли в назначенное время.
Почему она разговаривает со мной, как робот?
– Вы могли бы пройти со мной в отдельный кабинет? Это ненадолго, – Чески увела меня в угол, за заграждение из матового стекла, и закрыла дверь.
Минуть пять я сидела и играла с привязанной к столу ручкой, а потом пришла Чески с горой папок в руках.
– Кажется, ваш банк – единственный на всю страну, где ручки все еще привязаны к столам, – сказала я, дергая за веревку. – Канцелярские товары так дорого обходятся?