Теперь, когда карета замедлила ход, я смог рассмотреть людей, с которыми мне предстояло соседствовать. На широкой улице (Хеймаркет, как шепнула мне матушка) были смешаны в единую толпу модники и оборванцы. За леди или джентльменом (нередко сопровождаемыми лакеем, при тросточке с набалдашником из слоновой кости) могли следовать люди, похожие на нищих: мужчины в бумазее и вельвете, с рукавами, подвязанными веревкой, женщины в обтрепанных платьях, маленькие девочки-цветочницы. Зрение, слух и обоняние со всех сторон подвергались осаде: на каждую стену или ограду были налеплены, выцветали на солнце афиши и объявления, глашатаи выкрикивали новости дня — потерянный ребенок, кораблекрушение, перемены на бирже, — а рядом торговцы продавали с лотков жареные каштаны, печеную картошку или вареных моллюсков.
Мы приближались к району, где происходила большая перестройка: сносили Королевские конюшни, чтобы устроить большую, открытую для публики площадь. Матушка изумленно огляделась, словно с трудом узнавала это место. Внезапно взревел рожок почтальона, карета запнулась, с грохотом завернула под высокую арку и через узкий проезд достигла двора гостиницы, вывеска которой гласила: «Голден-Кросс».
— Мы не здесь остановимся? — спросил я матушку, пока мы собирали пожитки и готовились к выходу.
— Нет, — шепнула она. — Здесь слишком дорого.
— А еще, — дополнил я, — нас тут запросто найдут. Так куда мы отправимся?
— Не знаю, — отвечала она.
Эти слова, вероятно, услышала миссис Попплстоун, стоявшая вместе со своим сыном рядом, потому что она произнесла:
— Дорогая, мы сейчас собираемся в очень респектабельный частный отель, «Бартлеттс», на Уимпол-стрит. Рекомендую. Не хотите ли поехать с нами в одной карете? Багажа у нас кот наплакал.
Матушка с благодарностью приняла ее предложение. Однако кучер, увидев, сколько нас и как много у нас с матушкой багажа, выразил недовольство.
— Вы же знаете, — пожаловался он миссис Попплстоун, — такой груз мне не увезти.
— Ну что ж, — обратилась она к моей матушке, — проще простого. Мы с вами возьмем багаж и отправимся вперед, а юные джентльмены последуют за нами пешком. Мой сын знает дорогу к отелю.
Это предложение показалось очень разумным, багаж был погружен, и дамы сели в карету. (Но прежде я настоял на том, чтобы распаковать свою карту, вынул листы с центром Лондона, а остальное вернул в коробку.) Мы с мастером Попплстоуном двинулись вслед за каретой по другому проезду и очутились на Стрэнде, прямо напротив угрюмой старой громадины, фасад которой венчал каменный лев. (Много позднее я узнал, что это был Нортумберленд-Хаус, а также понял, почему матушка расстроилась, оказавшись внезапно именно в этом месте.) Вскоре мы со спутником потеряли из виду карету и углубились в переулки.
Мы делали поворот за поворотом, вскоре я перестал их считать и принялся жадно рассматривать все, что встречалось по дороге: прачки в деревянных башмаках несли на головах узлы, торговцы пирогами звонили в колокольчики и выкрикивали: «Пирожки с пылу с жару!», с лотков продавались устрицы и яблоки, пирожки и моллюски, на каждом перекрестке торчали подметальщики с длинными метлами. Многое меня пугало: глядя в небо с тесных улиц, зажатых между высокими домами и лишенных воздуха, я чувствовал себя так, словно нахожусь на дне колодца; железные решетки на домах по обе стороны напоминали мне о гробницах. Видно, думал я, Лондон очень опасное место, раз магазины на главной улице защищены железом. Но каковы эти магазины! Я заглядывал в зеркальные витрины лавок, где торговали гравюрами, и охотно бы пооколачивался там подольше, но мастер Попплстоун меня торопил.
Внезапно он остановился, воскликнул: «Подожди здесь! У меня поручение от матушки!» — и исчез в ближайшей галантерейной лавке. Я стоял снаружи и, забыв обо всем, глазел по сторонам, пока внезапно не понял, что прошло уже много времени. В лавке я не обнаружил своего спутника и обратился к продавцу.
Когда я описал мастера Попплстоуна, продавец ответил:
— Вы, должно быть, говорите о молодом джентльмене, который недавно сюда заходил. Он тут же выбежал через заднюю дверь.
Я не знал, что и подумать, однако времени на размышления не оставалось, так как я сообразил, что не знаю, где находится отель, куда поехала матушка. Все больше тревожась, я двинулся куда глаза глядят; казалось, уличные торговцы обращают теперь свои призывы именно ко мне; «А вот апельсины! А вот яблоки!» — кричат торговцы апельсинами, когда я пробегаю мимо; «Три ярда за пенни!» — вопят продавцы песенников, загораживая мне дорогу. Один раз я миновал лоток, за которым высокая наглая тетка держала на вилке живого, наполовину освежеванного угря; он жутко дергался, а она ухмылялась и что-то приговаривала.
Я пытался определиться по карте, но проку от этого не было, так как я не имел понятия, где нахожусь. Я показал карту случайно выбранному прохожему, но он прежде не видел карт и не знал, что с ней делать.