Квинтет из Бергамо

Они снова выпили, и Тарчинини уже с удивлением вспоминал о своих глупых страхах, мучивших его с момента отъезда из Вероны. Он почувствовал себя совершенно другим человеком. Он уже никого не боялся и был уверен, что очистит Бергамо от скверны! Блестя глазами, облизывая влажные от вина губы, он сообщил хозяину:

— Кажется, теперь у меня есть в Бергамо надежное пристанище!

Растроганный любезностью неаполитанца, хозяин «Меланхолической сирены», не спрашивая согласия гостя, снова наполнил стаканы. Оживившись от обильных возлияний, Ромео почувствовал какое-то странное нетерпение.

— Мне хотелось бы поселиться где-нибудь в вашем очаровательном старом городе... Сейчас я остановился в гостинице «Маргарита», это на пьяцца Витторио Венето.

— И что, вам там что-нибудь не по душе?

— Да нет, почему же... просто это далековато от старого города, да и от вас тоже... а я ведь уже не молод. Вы случайно не знаете какого-нибудь семейства, которое могло бы меня приютить?

— Даже не знаю... Боюсь, синьор профессор, те, к кому я мог бы вас направить, не смогут вас принять как подобает... — он повернулся к посетителям. — Эй, Себастьяно, ты случайно не знаешь какого-нибудь приличного дома, где могли бы достойно принять синьора профессора?

Тот, кого назвали Себастьяно, — высохший, словно обожженный солнцем старикан, — поднялся из-за стола, где он меланхолически рассматривал опустевший стакан, и подошел к стойке в надежде, что ему предложат задаром выпить стаканчик-другой вина.

— Себастьяно Фраттокье, — представил его хозяин, — всю жизнь прожил на пьяцце Веккья и не нажил себе ни одного врага, кроме работы.

Ромео протянул старику руку и предложил выпить стаканчик «Сасселлы». Тот не заставил себя долго упрашивать, и хозяину «Меланхолической сирены» пришлось отправляться за следующей бутылкой, Себастьяне признался, что в данный момент у него нет никаких конкретных идей, но как только позволят обстоятельства — то есть, уточнил он, как только солнце перестанет так нещадно палить и вызывать у него неутолимую жажду, — он тотчас же отправится на поиски подходящего варианта.

Благодаря целительной «Сасселле» все присутствующие прониклись бесконечной симпатией друг к другу. Тарчинини заказал еще одну бутылку, пригласив разделить ее трех остальных посетителей, пускавших слюну, скучая за своими одинокими столиками. Веронец пел лирические оды Неаполю, с нежностью рассказывал о дражайшей половине, вспоминал милые проказы детей. Не желая оставаться в долгу, хозяин с любовью описал ему вот уже два года как покинувшую его незабвенную супругу Фьоретту, пояснив, что это она, уроженка Генуи, придумала название для его заведения. Короче, все начали делиться друг с другом самыми сокровенными подробностями частной жизни, и к тому времени, когда наш веронец вновь вышел наконец на Старую площадь, он был изрядно пьян.

Для начала он в нерешительности постоял на месте, пытаясь обрести утраченное равновесие. Окинул блуждающим взором дворец Палаццо Нуово, прелестную башню муниципалитета, потом увидел Дворец правосудия и, словно обретя хоть какой-то ориентир, неверными шагами побрел в его сторону. И когда он наконец добрался до маленькой площади Дуомо, то почувствовал радость кочевника при виде спасительной сени оазиса. Даже не заметив Баптистерия, не обратив никакого внимания на часовню Коллеони, он сразу ринулся к церкви Санта Мария Маджоре, горя нетерпением встретиться там с доном Джованни Фано.

Войдя в церковь, Тарчинини вздрогнул, почувствовал, как плечи, словно ледяная мантия, окутала прохлада, и сразу чуточку протрезвел. Изображая из себя восхищенного туриста, он принялся внимательно рассматривать покрывавшие стены гобелены, потом дошел до хоров, где пришел в настоящий экстаз при виде инкрустированных сидений. Однако «Сасселла» решительно не располагала его к эстетическим наслаждениям, и, облюбовав себе прислоненную к колонне скамейку, полицейский решил присесть и немного передохнуть. Две минуты спустя он уже спал сном праведника, утомленный утренними тревогами и последующими возлияниями.