Квинтет из Бергамо

— Ах, синьор профессор, синьор профессор... Это где же вы таких идей-то нахватались, не иначе, у себя в университете... Правосудие! Ma che! А откуда вы знаете, может, он это заслужил, ваш Эрнесто?

— Что значит заслужил?

— А то и значит, что заслужил, скажем, выкинул что-нибудь такое, чего нельзя было простить... Ведь у этих людей тоже есть свои законы. Может, они не такие, как у нас, но они существуют... Плюньте вы на это, синьор профессор, послушайтесь дружеского совета.

— Вообще-то я человек покладистый, а наслушавшись ваших историй, я начинаю еще больше любить свои древние камни.

— И правильно делаете!

— Послушайте, патрон, а давайте-ка накануне моего отъезда устроим себе небольшую прощальную трапезу, вдвоем, только вы и я. Открываю вам неограниченный кредит, так что вам представится случай показать мне все свои таланты — что захотите, то и приготовите...

— Шикарный вы тип, синьор профессор, если разобраться, — лицо Луиджи осветила широченная улыбка. — Идет! Но при условии, что вино ставлю я.

— В таком случае, за мной десерт!

— Договорились!

— И знаете, куда я за ним пойду? В кондитерскую «Милан»! Говорят, это лучшая кондитерская во всем Бергамо.

— Только не «Милан», а «Милане»...

— Странно... А мне казалось...

— Ну, невелика разница — Милан... Милане… Ведь главное, чтобы пирожные были вкусные, разве не так?

***

Всю дорогу до вьяле делла Мура Тарчинини чувствовал себя не в своей тарелке. Даже в самых ничтожных мелочах он ненавидел признавать свои ошибки. Если бы там было написано «Милане», с чего бы ему тогда было подшучивать над Терезой, будто она специально ездит за пирожными в Милан? С другой стороны, странно было бы предположить, чтобы девушка разгуливала по бергамским улицам с коробкой из кондитерской, завернутой в фирменную бумагу с надписью «Милан». Конечно, не исключено — и это случалось с ним частенько,— что Ромео увидел то, что ожидал увидеть. Прочитав «Мила...», он мысленно добавил в конце привычное «н», а потом убедил себя в том, что там и вправду было написано «Милан». Такие ошибки, объясняющиеся недостатком внимания и стремлением принимать желаемое за действительное, случаются гораздо чаще, чем может показаться на первый взгляд, и самое убедительное тому доказательство — совершенно чистосердечные, хоть и порой полностью исключающие друг друга — показания очевидцев при расследовании какого-нибудь несчастного случая.

Слово «расследование» сразу же напомнило ему, зачем он был послан в Бергамо — время шло, а он пока еще так и не напал на след этих неуловимых торговцев наркотиками. Ромео представлял себе картину следующим образом: Эрнесто Баколи, тип без определенных занятий или попросту шпана, оказывается совсем на мели и, не имея других возможностей достать хоть немного денег, подается в осведомители. Он знакомится с инспектором Велано как раз в тот момент, когда случай — подслушанный разговор или чье-то неосторожное признание — приносит ему какие-то сведения о торговле наркотиками в Бергамо. Однако, скорей всего, Баколи так и не выполнил того, что обещал. Может, вел двойную игру, а может, просто хотел подороже продать свое молчание или свои секреты. И торговцы наркотиками устранили его, чтобы предотвратить риск разоблачения. Но что же такое должен был сообщить Баколи инспектору Велано, чтобы эти подонки сочли необходимым убить и его тоже?

Эрнесто был единственным, кто мог навести полицию на след преступной группы, и с его гибелью этот след обрывается. Надо во что бы то ни стало узнать, чем занимался целыми днями этот Баколи, с кем встречался? Ведь где-то же он познакомился с Велано, и если он вступил в разговор с полицейским, которого в тот момент еще не знал, то почему бы ему не поболтать время от времени с кем-нибудь другим? Вот их-то и надо найти во что бы то ни стало... Может, Эрнесто упоминал о каких-то секретных сведениях, может, хвастал, что вот-вот разбогатеет... С помощью этих случайных знакомых можно было бы выяснить, в каких краях Баколи слонялся целыми днями, а потом попытаться узнать, где выведал он те секреты, которые стоили ему жизни.