– Эм… Ну, как видишь, у меня рост чуть больше метра семидесяти, хотя у меня отец и оба деда были выше восьмидесяти…
– А мама и бабушки?
– Они были низкие, чуть выше шестидесяти. Но смысл в том, что у меня так и шло по генам: мужской пол высокий, женский низкий, скорее всего. Мне конечно говорили, вырастешь ещё… Вот в старшей школе. Но мне нравился мой рост, и я не хотел расти. Вот почти и не рос.
– Не хотел расти… в смысле, хотел остаться ребёнком?
– Нет, ни в коем случае. Я хотел быть властелином своей судьбы. Но в плане роста, я хотел оставаться на уровне около ста семидесяти. Самое то. И видишь, я так и остался. Возможно потому, что не давал организму ресурсов на рост: я мало спал и был физически активен. Я, конечно, жрал как конь, но в рост это не ушло.
– И всё? Хочешь сказать, ты не получил больше никаких проблем?
– И всё. У меня реже болела голова, я бодрее себя чувствовал. И стал выносливее.
– Интересно…
– Да, очень. Знаешь, это действительно увлекает: изучать свой организм. И хотя я не шёл на какие-то сверхъестественные рекорды, на достижения грани возможностей, я познавал свой организм: как он спит, как он ест, как он думает… Я расшифровывал сны… Нет, не в смысле всякой мистики… Весьма по-научному: я проводил линии между тем, что есть у меня в голове, например, что я сегодня увидел, что знаю, о чём вспомнил, и тем, что мне приснилось. Зачем это? Да ни зачем. Кто-то может и скажет, что сон – это то, о чём ты думаешь, это те проблемы, которые тебя беспокоят. Чушь. Почти. Сон – это просто сгусток информации, которую прокручивает наш мозг. Сколько мы только снов за одну ночь видим! А запоминаем либо последние, либо яркие. И то, прям на пробуждении помним процентов пятьдесят. Прошло минуты две, пока ты полностью не проснулся, и уже процентов двадцать пять от силы помнишь. Сходишь в туалет, приготовишь кофе… и уже процентов десять. А потом и вовсе в памяти остаются лишь несколько кадров или «гифок». Хотя подсознание, может, и сохраняет. Нет, точно сохраняет. Я видел похожие сны.
– Похожие или одинаковые?
– Они не могут быть одинаковыми. Они были похожи. Вот на данный момент помню один… точнее, одну пару. А может, он мне и несколько раз снился… Ну, в общем, последнюю версию я помню довольно полно, ну, относительно. И если отслеживать, то сны шли на «повышение уровня».
– Это была игра?
– Эм… почти. Смотря с какой стороны смотреть…
Сергей свистнул:
– Завтракать будете?
Товарищи уверенно кивнули и подошли к «накрытой поляне» с остатками трапезы. Так и пришлось: пока одни ели, другие сторожили. И так получилось, что Каргин с Олдманом заболтались и остались последними. А выбор, собственно, не баловал: отопревший варёный корень, несколько рёбрышек и помятая клюква. Егор принялся за корень, а Ярослав решил обглодать кости. И по иронии, они так увлеклись, что один остался без мяса, другой без «гарнира». Но кучку «десерта» они поделили честно и съели, смеясь над своим собственным положением.
– Так, сто километров на северо-запад, там должен быть город, – проговорила 201-я.
– Большой? – уточнил Ярослав.
– По моим данным, было восемьсот тысяч человек.
– И много ещё городов осталось? – устало спросил Егор.
– Двести городов есть точно. Но это только города… а ещё посёлки городского типа, просто сёла…
– О Господи! – воскликнул Олдман и чуть не упал.
Но Ярослав придержал:
– Справимся…
И вот кортеж опять мчался по снегу, а на крыше БТР сидели три фигуры. Ярослав и Егор о чём-то опять болтали, благо малошумные двигатели позволяли, а Никита лишь неодобрительно поглядывал на них.
– Ну а всё-таки, как ты считаешь, каким должно быть идеальное государство?
– Идеальное государство? Государство, по факту, – это общество. А идеальное общество – отрицание личности.
– Ты считаешь, что личность и общество – антонимы? Личность – это же составляющая общества. Это как кирпичик. Как клетка. Если правильно выстраивается, получается крепкая структура.