Квоска-хао, или Вместо тепла

– Вот тут и приводится твой пример с клетками. Идеальное общество – это цельный организм. Ты не задумываешься о каждой клеточке, но все они работают на общее благо. Они не смогут жить отдельно без посторонней помощи. Они должны быть частью чего-то большого. Вот оно идеальное общество, когда нет личности, когда все работают на общее благо. А если вдруг в кого-то закрадывается личность, у него появляется «Я», то общество начинает рушиться. Эта личность откажется идти за кем-то, откажется рисковать собой, она начнёт думать о себе. Вот она личность: думать о себе. И как же может существовать общество, когда каждый думает о себе? Вот. Существует две крайности, и середины между ними быть не может… Нет, она может быть, но это очень не жизнеспособная форма. Вот есть… как мне опять же очень понравилась версия, два «гендера»: муравьи и крысы. Муравьи – это как раз-таки идеальное общество, идеальное государство. Муравейник работает, как единый организм. Там нет «Я». Никто не задумывается о своей жизни, только если в форме «ячейки общества». А крысы – это противоположность. Там каждый думает о себе. Да, это социальные животные, но это позволяет им выжить, сохранить их же шкуру. По факту, идеальное общество – это все эусоциальные насекомые. А остальное: практически все остальные животные. Ну, млекопитающие наверняка. Хотя если смотреть с точки зрения аналогии с людьми, то все, кто способен к командной работе.

– Эусоциальные?

– Да, это все… цивилизации, что ли. Хорошо развитая социальная система.

– Да, кажется, я понял. Блин, прав же ты. А мне тут мысль в голову пришла…

– Какая?

– Абсолютно бредовая…

– Да говори. Чё ты тянешь.

– После войны создать своё государство.

Ярослав рассмеялся.

– Вот этого я и боялся, что ты не воспримешь всерьёз, – обидчиво ответил Егор.

– Да ладно, не принимай близко к сердцу. Просто мне показалось смешным, а по факту-то идея серьёзная.

– Ты… – как маленький ребёнок, или собака, полностью отдавшийся и поверивший, начал Егор.

Но… как жизнь, стремительно под колёса БТР врезалась ракета… длинная и стройная, такая серо-белая… красивая… как Смерть…

Взрыв… в центре мутно-красная точка, от неё пошло смертельное жёлто-оранжевое облако, которое породило жёлтые остроконечные лучи, а вокруг лишь грязный дым… Мощная машина встала на дыбы, как испуганная лошадь, все три фигуры полетели в сторону, а за ними и сама груда металла, накрыв собой тела.

Несколько автомобилей резко развернулись, уйдя в дрифт. Остальные же и танки только прибавили скорость. И нет, они не крысы и не трусы. Таков был завет Ярослава: «Я, может, и Бог, но, прошу вас, не относитесь ко мне как к Богу, не кладите все свои головы за меня. Хватит и нескольких». Вот и развернулось лишь «несколько» автомобилей. Если люди живы – их можно будет забрать, если нет – то увы, ничего не поделаешь.

Ярослав подскочил сразу и бросился к Егору. Никита поднялся попозже и, пошатываясь, стал растерянно оглядываться. Заскрипел люк БТР. С большим трудом (ну и помощью Иванова), Никифоров выбрался из покорёженного металла. Кажется, всем повезло. И повезло чудом. А… нет… тут самое время прикусить губу и снять шляпу… Тяжёлый труп машины всё-таки задел Олдмана… ещё молодого парня, у которого вся жизнь должна была быть впереди. Большое колесо придавило его ноги, а острый тонкий осколок пронзил грудь.

Каргин упал возле него на колени и снял его шлем… он потряс его за плечи, похлопал ладонями по щекам, надеясь услышать хоть что-то, хотя бы последний вздох… Но стеклянные глаза устремились в небо, а приоткрытый рот, вместе с другой мимикой, выражал лёгкое недоумение, удивление.