Кыся

И сам лапой отключил телефон. Пилипенко увидел это, впал в полуобморочное состояние и покачнулся…

Ах, как мне отчетливо вспомнился полный бессильной злобы монолог Пилипенко, когда, провонявшийся оружием, потом и похмелюгой, милиционер остановил раздолбанный "москвичонок", на котором они везли нас на закланье в институт физиологии, и отобрал у Пилипенко десять долларов ни за что ни про что. Да, еще и обматерил с ног до головы!

"Будет и на нашей улице праздник! – сказал тогда Пилипенко Ваське. Сейчас время революционное – кто был ничем, тот станет всем!.."

А я еще тогда подумал – все может быть… И вот вам, пожалуйста! Белый "Мерседес", пыжиковая шапка, дубленка – которая ему раньше и во сне не снилась… И Васька прикинут – будьте-нате! Кожаный куртон фирменный, руки в специальных автомобильных перчатках с дырочками, французским одеколоном от него разит. Курят они исключительно "Данхилл".

Так это он – Пилипенко Иван Афанасьевич – хозяин самого дорогого и престижного пансиона для иностранных Котов и Собак самого высокого ранга? Это на ЕГО банковский счет Фридрих фон Тифенбах перевел все суммы на мое содержание!

– Иван Афанасьевич, а Иван Афанасьевич! – окликнул его Васька. – А не сдается тебе, что у этого мюнхенского Котяры – рожа вроде знакомая, а?

У меня сердце замерло… А вдруг они узнают меня, развернутся прямо вокруг Исаакиевской площади, да и отвезут меня прямиком на Васильевский остров, в институт физиологии!.. Благо тут это рядышком!

– Ну тебя, Васька, – неуверенно проговорил Пилипенко. – Быть не может! За него нам такие бабки перевели, что подумать страшно! Хотя – похож… Ты про какого вспомнил?

– А про того – с проспекта Науки. Который нас в последний раз тогда, осенью, чуть по миру не пустил. Весь наш улов разогнал и сам смылился. Помнишь? И ухо рваное, гляди! И шрам на роже…

– Не знаю, Василий. Не могу сказать. Но если этот Котяра, действительно, того самого еврейчика, и он за это время сумел ТАК приподняться, что может позволить себе жить по люксу и летать со спутниковым телефоном – я ни о чем вспоминать не хочу!

– А если я тебе напомню, как он в позапрошлом годе тебе всю фейсу располосовал, когда мы его отлавливали в очередной раз? – ехидно спросил Васька.

– Слушай! – строго сказал ему Пилипенко. – Ты говори, да не заговаривайся! Я сейчас возглавляю коммерческое предприятие мирового уровня. И на за какие прынцыпы не держусь. Мне – абы гроши и харч хороший, как говорят в народе. А гроши за этого Котяру плотют, как за прынца! И ежели ты его хоть словом обидишь, или еще как, я из тебя душу выну и без порток выкину. Понял? А на твое место любого генерала-отставника возьму, и он за те бабки, которые я тебе сейчас плачу, – будет мне служить, как Иосифу Виссарионовичу Сталину!

И тут мы подъехали к роскошной гостинице.

То, что гостиница была роскошной, я это сразу просек по тем автомобилям, которые толпились у входа в этот русский рай богатого туризма и очень крупных деловых контрактов. Мне еще Водила на корабле рассказывал про такие гостиницы у нас в Питере. А я все никак не мог поверить, что в одном и том же городе, где есть наш с Шурой дом и мой пустырь перед ним, существуют такие гостиницы.

Причем автомобили были не хуже грюнвальдских! А уж Грюнвальд был пастбищем, на котором паслись самые дорогие автомобили Мюнхена – самого богатого города в Германии…

* * *

Пилипенко не доверил Ваське нести сумку со мной, телефоном и документами. Нес сам. И принес меня черт знает куда!

Розово-голубые салоны с высокими потолками, с кондиционерами, как у нас в грюнвальдском доме Фридриха, с поилками на подставочках – чтобы не дай Бог, Кошечке или Собачке не пришлось бы низко наклоняться над чашечкой! Это может привести к искривлению шейных позвоночничков, как когда-то мне объясняла Дженни…

Повсюду розовые и голубые подушечки, на коврах валяются искусственные косточки, игрушек – не счесть! Специальные деревца, по которым можно лазить, а внизу – мягкое утолщение. Чтобы драть когтями, если так уж приспичит…

Вокруг этих Кошечек и Собачек так и вьются очень интеллигентного вида Люди в шелковых голубых и розовых халатах. Кто по-французски говорит, кто по-английски, кто по-испански… Чтобы каждый Клиент в пансионе имел бы тот язык, к которому он привык у себя на родине. Да и с Хозяевами Клиентов так общаться легче.

Отвели мне небольшую комнатку – голубую. В одной плошке – кристально чистая водичка, в другой – некиснущее свежее молочко. На всякий случай. Потому что столовая для нас, Котов, – в другом месте. Ну, и конечно, постель – потрясающая! Пушисто-мягкое корытце с уймой подстилочек и крохотных подушечек.

* * *

Ничего нашего российского! Все заграничное. Я даже кучу всяких немецких примочек узнал, которые видел в том Мюнхенском Кошачье-Собачьем магазине в Нойе-Перлахе, где мне покупали поводок, а для Дженни меховое пальтецо с капюшоном.