Л. И. Брежнев: Материалы к биографии

— В последнее время в нашей печати появилось несколько публикаций, где снятие Хрущева с его высоких постов расценивается как переворот, осуществленный группой Брежнева, переворот, который произошел не спонтанно, а готовился планомерно, довольно продолжительное время, причем роли каждого участника этого «заговора» (в воспоминаниях используется и такой термин) были заранее распределены, каждый знал, с кем он должен побеседовать, кого должен убедить голосовать на пленуме против Хрущева…

— Дело вовсе не в «заговоре» против Хрущева, а в том, что он сам вел дело к своему освобождению, что ЦК, избранный на XXII съезде партии, нашел в себе силы освободить своего Первого секретаря, не дав возможности разрастись его ошибкам. Но, разумеется, пленум надо было готовить, а это дело непростое, в известной мере опасное. Однако большинство членов ЦК были внутренне готовы к такому обсуждению, в чем я лично убедился, когда беседовал накануне пленума с членами ЦК Келдышем, Елютиным, Кожевниковым, Костоусовым и некоторыми другими. Могу лишь добавить, что сам Брежнев в начале октября очень напугался, узнав о том, что Хрущев обладает какой-то информацией на этот счет, и никак не хотел возвращаться из ГДР, где находился во главе делегации Верховного Совета СССР.

— Вы помните, как это происходило?

— Конечно. Четырнадцатого октября прошел пленум, где Хрущева и освободили, как было сказано в постановлении, «в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья». Сам он на пленуме присутствовал, но не выступал. Просто было зачитано его заявление, Суслов сделал доклад, и вопрос поставили на голосование…

— Кто-нибудь выступал еще?

— Нет, никто.

— Странно. Столько претензий накопилось к Хрущеву, и вдруг никто не захотел высказать их в открытую…

— Думаю, что такое желание было у многих. Я, например, был готов к выступлению. Но перед самым пленумом мне позвонил Брежнев, который был в то время на положении второго секретаря ЦК, и сказал: «Мы тут посоветовались и думаем, что прения открывать не следует. Хрущев заявление подал. Что же мы его будем добивать? Лучше потом, на очередных пленумах, обстоятельно обсудим все вопросы, а то, знаешь, сейчас первыми полезут на трибуну те, кого самих надо критиковать»…

— В каком смысле?

— Знаете, есть такая категория людей, которые уж очень «любят» начальство, а как только руководитель теряет пост, первыми начинают его втаптывать в грязь, выслуживаясь перед новым… Помню, я спросил Брежнева: «А как другие считают?» — «Говорят, что можно обойтись без выступлений». — «Ну хорошо, — согласился я. — Пусть будет так, однако если потребуется, то я к выступлению готов». Тезисы выступления были при мне.

— Все-таки, Николай Григорьевич, получается какая-то неожиданная ситуация: снимается с поста лидер партии, возглавлявший ее в течение одиннадцати лет. К этому лидеру имеется много претензий за его субъективизм, волюнтаризм и так далее. И вдруг те, кто имеет возможность высказать эти претензии, решают промолчать. Я понимаю: критиковать уже свергнутого вождя, когда за свою критику ты не будешь подвергнут гонениям, не очень красиво. Китайцы говорят: не нужно быть героем, чтобы подергать за хвост мертвого тигра. Но ведь, критикуя Хрущева, можно было выступать не столько против самого Никиты Сергеевича, сколько против системы отношений, которая позволила расцвести его субъективизму, волюнтаризму, вела к новому культу.