Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 2

Меня поразили черты его лица. Блестящие, удивительно проницательные глаза, казалось, пронизывали насквозь и охватывали вас всего внутренне и наружно… Чудилось, что от Льва Николаевича не скроешься в своих прегрешениях, как от Саваофа.

Волнуясь и робея, я отрекомендовался. Лев Николаевич улыбнулся, и лицо его вдруг как-то особенно просияло, точно у ребенка. Именно такое милое лицо бывает у детей, когда они после слез вдруг улыбнутся: словно сквозь тучку солнышко проглянет и оживит вас.

– Очень рад видеть, – сказал Лев Николаевич, протянул мне руку и, не выпуская ее, начал поворачивать меня с веселой улыбкой.

– Покажитесь-ка, какой вы революционер?…

Слова эти относились к тому, что я оставил императорскую сцену и перешел в театр к Коршу. Тогда об этом немало говорили как о протесте с моей стороны[209].

Меня поразила эта фраза. Думаю: господи, когда же он успевает среди своих занятий интересоваться еще и нами, грешными, которые, в сущности, для него ничего особенного не представляют! Между тем он попросил меня сесть и спросил, чем может служить мне?

Я объяснил, в чем дело, что приехал просить у него разрешения на публичное чтение «Власти тьмы» и не согласится ли он позволить мне прочитать в его присутствии некоторые сцены.

Вначале я хотел прочитать разговор девочки Анютки с Митричем и просить Льва Николаевича сделать мне указания, если я прочту что не так.

Лев Николаевич охотно и мило согласился, устроил меня перед диваном, поставил передо мною маленький стол, а сам сел на диван, наискось против меня…

Начал я читать, сильно волнуясь. Но затем овладел собою. И дело пошло, кажется, глаже…

Читаю я и слышу, что среди чтения разговора Анютки с Митричем Лев Николаевич иногда как бы поддакивал мне и произносил одобрительно: «Гм, гм!»

Но когда я начал читать сцену с Никитой (где он ужасается совершенному им) и случайно взглянул на Льва Николаевича, то был потрясен увиденным: по его мнимо суровому лицу катились слезы. В одном месте он даже всхлипнул.

Это меня страшно взволновало, но вместе с тем и одушевило. Значит, я взял верный тон, иначе мое чтение не произвело бы на Льва Николаевича впечатления.

Когда я кончил чтение, Лев Николаевич, приветливый и растроганный, сказал:

– Хорошо… очень хорошо! Откуда вы так хорошо знаете тон русского крестьянина?

Я сказал, что очень люблю наш народ и его песни, которые я изучал на местах в дружеском общении с народом.

– Иногда, бывало, и чарку с ними выпьешь… Изучал я русскую песню и на посиделках… Таким образом я и познакомился с языком нашего народа, – сказал я.

– Да, – произнес Лев Николаевич, – очень, очень хорошо… Аким хорош… Матрена тоже. Но Анютка особенно. Она у вас очень превосходна. Если бы актриса сыграла ее наполовину так, как вы ее читаете, – я был бы очень доволен.

Эти слова очень ободрили меня.

– А вот Митрич, – сказал Лев Николаевич, – он у вас не тот… Не надо забывать, что Митрич побывал в солдатах и в городах, и у него уже иная манера говорить и другое понимание жизни, нежели у деревенских людей[210] ‹…›.

– Лев Николаевич, не будете ли вы так добры, чтобы указать мне, как надо читать Митрича, – попросил я.

Он взял книгу и начал читать так просто, что даже не чувствовалось чтения, а казалось, что говорит сам Митрич. Лев Николаевич сумел взять столь ясный тон, что мне сразу стало понятно, в чем именно дело, как надо читать Митрича и какая разница между ним, Акимом, Петром и другими. Я тут же сделал отметки, которые храню до сих пор, и был глубоко благодарен Льву Николаевичу за его указания ‹…›.

В. Н. Рыжова Толстой в Малом театре

Я познакомилась со Львом Николаевичем во время постановки в Малом театре пьесы «Власть тьмы», взятой Н. А. Никулиной для своего бенефиса. Можно представить мое волнение, когда я, получив такую ответственную роль, как Акулина, да еще характерную – бытовую, на которой мне пришлось впервые пробовать свои силы, да еще среди таких исполнителей, как Н. А. Никулина – Анисья, М. П. Садовский – Петр, Митрич – мой отец Н. И. Музиль, Матрена – О. О. Садовская, Аким – В. А. Макшеев, и только один Никита тоже молодой, тоже только что начавший свою карьеру в Малом театре – И. А. Рыжов.

С этой пьесой было много хлопот и шума, так как вначале власти не разрешали ее у нас играть, хотя она шла в Народном театре «Скоморох» у Черепанова[211].

К Льву Николаевичу ездили в Ясную Поляну и упросили его приехать в Малый театр и прочесть пьесу артистам[212]. Мы, все артисты, очень взволновались, когда узнали, что к нам приедет сам Л. Н. Толстой читать пьесу.