Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 2

Чтение происходило в конторе театров на Большой Дмитровке. Собралась почти вся труппа, и чувствовалась во всех какая-то приподнятость, торжественность. Мы будем слушать и разговаривать с великим творцом «Детства и отрочества», «Войны и мира», «Анны Карениной». И вот он вошел – скромный, с какой-то тихой, стыдливой улыбкой на лице, и эта простота и скромность еще больше возвысили его в наших глазах. С первых же слов, прочитанных им, так ярко и так сочно стали вставать перед нами образы действующих лиц, а сцена Анютки с Митричем произвела прямо потрясающее впечатление.

Мы сидели ошеломленные, очарованные его чтением. Исключительно он читал Акима – это знаменитое «тае» Акима он так разнообразно и так удивительно говорил, что в этом «тае» читались целые глубокие мысли.

После чтения все закидали его вопросами относительно своих ролей, и он так просто, как-то конфузясь, давал нам яркие черточки, одним словом обрисовывая характер, и сразу становилось ясно, чего он хочет, а главное «что надо», чтобы дать живой образ – живого мужика, а не трафарет.

Я с трепетом слушала и записывала каждое слово, относящееся к моей роли. Потом начались репетиции, на которых его просили присутствовать[213]. Поражала его простота, его необыкновенная деликатность и какая-то почти детская конфузливость. Он всегда приходил как-то незаметно в своей блузе и башлыке, пробирался тихонько в темный зрительный зал и смотрел, как мы репетировали. Бывал на репетициях и в сопровождении своей жены Софьи Андреевны и дочери своей Татьяны Львовны, которые были всегда с нами очень любезны и приветливы, давали нам ценные указания насчет бабьих нарядов, как их надо надевать, как повязывать головы по-бабьи и как повязывать их девушкам. Костюмы были привезены из Ясной Поляны.

Лев Николаевич был очень доволен исполнением своей пьесы. Я была бесконечно счастлива, когда получила похвалу из уст самого Льва Николаевича, что я даю настоящую деревенскую девку. Лев Николаевич окрылил и поддерживал меня в моем стремлении придать характерность роли Акулины – дать ее тупой и грубой, в то же время дать оправдание ее животной тупости, ее минутами почти звериной жестокости, которая могла родиться в придушенной атмосфере темноты и забитости.

И так во все время подготовки этой пьесы мне пришлось с ним встречаться на репетициях и беседовать, нет, вернее – слушать и впитывать его слова, его указания, потому что они были всегда глубоки, всегда ярки и необычайны.

Года через два мой отец, Николай Игнатьевич Музиль, ездил к Льву Николаевичу в Ясную Поляну, так как Лев Николаевич обещал отцу пьесу для его бенефиса. Эта пьеса была «Живой труп». Но она оказалась еще неготовой, и отцу не пришлось ее поставить[214].

Я помню, как я была счастлива и горда, когда по возвращении из Ясной Поляны отец рассказывал о том, как он был у Льва Николаевича и как он его спросил:

– Ну, а что моя Акулина? Много ли она играет и как ее успехи?

Толстой был очень доволен, когда узнал, что Акулина вышла замуж за Никиту (И. А. Рыжова), и просил нам передать свое поздравление, пожелания нам счастья как в личной жизни, а также и на сцене.

Теперь, глядя на портрет Льва Николаевича, вспоминается день чтения пьесы, его необычайное мастерство не только гениального писателя, но и чтеца. Исключительное богатство интонаций, необыкновенная простота и образность речи, четкость, с которой он вычерчивал характеры его живых, настоящих крестьян.

К. С. Станиславский Знакомство с Л. Н. Толстым

Приблизительно в это время ‹1893 г.› наш любительский кружок, Общество искусства и литературы, играл несколько спектаклей в Туле. Репетиции и другие приготовления к нашим гастролям происходили там же, в гостеприимном доме Николая Васильевича Давыдова, близкого друга Льва Николаевича Толстого. Временно вся жизнь его дома приспособилась к театральным требованиям. В промежутках между репетициями происходили шумные обеды, во время которых одна веселая шутка сменялась другой. Сам, уже немолодой, хозяин превратился в школьника.