Желаю Вам успешно и в заданный срок закончить пятую главу и все последующие. Книга у Вас получится ОЧЕНЬ хорошая. То, что уже написано, — верный тому залог.
6/V 59.
Дорогой Алексей Иванович. Спасибо, милый друг, что верите в мою книжку, — мне эта вера очень нужна. Я как-то растерялась и ослабела, а ведь сколько еще труда — и горя — впереди.
Получили ли Вы книжку Сарнова — 5 экземпляров? Он послал один в Комарово и четыре в Ленинград. С этой книжкой тоже морока. Мне предложили написать о ней в «Лит. Газету», а я отказалась. Не только потому, что не могу сейчас отрываться от своего писания, но и потому, что мне слишком хочется сетовать на то, что из нее исчезло. А это неуместно.
Гнетет меня необходимость написать о Введенском. Я обещала — и не пишу (Предисловие к стихам). Не знаете ли адреса — и фамилии — жены его? Мне необходимо обратиться к ней за некоторыми справками.
Разлив, 7.VIII.59.
Дорогая Лидочка!
В чем дело? Почему вдруг оборвалась наша переписка? Обидел я Вас чем-нибудь? Огорчил?
Прислали Вы мне свою статью о редактуре и, против обыкновения, даже не надписали ее
[203].Статью прочел с удовольствием. Спасибо. А как работа над всей книгой? Идет к завершению? Или уже завершена?
22 июля, в годовщину смерти М. М. Зощенко, мы ездили на кладбище: Александра Ивановна, Элико, я, Маша и 7-летний мальчик, гостящий у Ал. Ив.
С горечью вспоминается мне эта прогулка.
Я почему-то считал, что на могиле в этот день будет много народа, и не знал, как поступить с ребятами, — не будут ли они шуметь, прилично ли это, не оставить ли их где-нибудь в отдалении.
Напрасны были мои опасения.
Могилу мы отыскали с трудом. Впрочем, это никакая даже не могила. Как в прошлом году засыпали яму и свалили на нее цветы и венки, так все и лежит нетронутым в течение года. Не только памятника, надгробной плиты или простой дощечки с именем покойного нет. Даже холмика могильного нет. Пройдет год, и не найти будет могилы, сгниют венки и ленты, смоют их дожди, заметет песок…
И жутко, и странно. Ведь остались жена, сын, любящий внук. И женщина, которая любила его.
11/VIII 59.
Дорогой, дорогой друг, как Вы могли подумать, что чем-нибудь меня огорчили или обидели? Никогда этого не бывало. Огорчила себя я сама, а обидел меня Бог, совершенно лишив толковости и памяти. Послать Вам статью без надписи! Это стоит прошлогодней путаницы с надписями и адресами! Извините великодушно.
Я пишу книгу — упорно и медленно. Устала я. Написала кое-как V главу, теперь мучаюсь с шестой — маршаковской. Каждый день мысленно благодарю Вас за драгоценный материал. Кончив (кончив! разве это когда-нибудь будет?) пошлю Вам обе главы… А Вы? Пишете ли?
Ваня и В. В. месяц провели в Переделкине, мы много виделись с ними, потому что ведь я теперь — впервые! — могу в Переделкине жить и спать: мне выстроена на участке будка, и я там живу! Девять метров. В глубине, в лесу. Если бы Вы знали, как чудесно там просыпаться — рано утром — и сразу видеть лес — изнутри леса — и слышать птиц. И сразу выбираться на пень и — писать. Скоро этому конец, потому что будка без печки.
Будка — прелесть, очень благоустроено внутри: свет, ковер, тахта, вентилятор. Но снаружи она похожа на ларек, и Марина
[204]прозвала ее: «Пиво-воды». Прозвище осталось, и у нас целый день говорят: это в Пиво-воды… Лида ушла в Пиво-воды и пр.Ну и пусть — зато знали бы Вы, как там тихо!
К. И. здоров, пишет о Чехове, пристраивает к библиотеке большую комнату, организует костер, на который обещает приехать С. Я.
То, что Вы написали о могиле Михаила Михайловича, потрясает душу. Стыдно, больно, позорно. А может быть, так и надо, чтобы могилы героев и мучеников
Разлив, 31.VIII.59.
Дорогая Лидочка!
Как вы и что у Вас?
Целуйте, пожалуйста, Корнея Ивановича. Скажите, что ждем не дождемся его «Чехова».
Машка растет. Сухое лето и в самом деле пошло ей на пользу. Она почти не хворала.
Я работаю — каждый день, без выходных. Но — по многу работать уже не могу. И результатами своей работы редко бываю доволен.
«Республика Шкид» еще весной вышла в Берлине, уже разошлась. На днях я получил письмо от секретаря Центрального Совета Freie Deutsche Jugend (это что-то вроде ихнего комсомола), который
А издатели прислали мне копию письма какого-то старого учителя из Веймара, который пишет, что он «как и все немецкие педагоги благодарен издательству за то, что оно вернуло им их старую „Шкид“».