La mia famiglia (СИ)

Ангел, учитель, бывший престол ненавидел эту замечательную женщину всеми фибрами своей темной жестокой души. Ненавидел и желал одновременно. И ему казалось, что, чем больше он её ненавидит, тем больше любит, и наоборот. Противоречие это сводило его с ума. Так же, как и невнимание с её стороны. А ведь она понимала, как он смотрел на неё. Однако мимолетный равнодушный взгляд поверх его головы и… всё, всё на что он мог рассчитывать теперь.

Фенцио сильнее сцепил зубы, чтобы от отчаяния не завыть прямо здесь и сейчас на холодном ветру учебного плаца. Ангел лишний раз напомнил себе, что скоро все изменится, кто был никем — тот станет всем, и всё в таком роде. Он выглядел почти невинно, если бы только не безумный бегающий взгляд, как бы утверждающий: «Я знаю, что вы делали прошлым тысячелетием». И он знал, что скоро сотрет её самодовольную улыбку с лица.

Ребекка стояла около источающей нестерпимый жар и нестерпимую вонь испарений расщелины. Она ненавидела сделки, ненавидела ад, ненавидела всю сатанинскую свору. Но в то же время она понимала, что её с этим миром связывают узы, посильнее всех тех, что когда-то связали начинающего серафима со служением Шепфа. Дочь. Виктория. Та, которая принесла радость королю ада, и Сатана поспешил простить серафиму некоторые долги. Это было весьма кстати, но скорее прошло неким фоном в её жизни. Убили Винчесто — того, к кому бесчувственная серафим, обученная жестоким небом равнодушию, испытывала хоть какие-то чувства. Любовь. Наверное, это была она. Разве за свою короткую и полную наркотиков жизнь могла милая когда-то в далеком прошлом девочка знать, что такое любовь? Девушка, которая понравилась злу. Девушка, которая родила для зла дочь.

Ребекка чувствовала вину. Она помнила где-то в пьяном наркотическом угаре ласковые прикосновения маленькой дочери и её горячие слезы на её ладонях. Но она не могла и двинуться с места. Ей хотелось в последний миг перед смертью увидеть легкую прозрачную прохладную зелень её огромных глаз и волосы цвета спелой пшеницы. Но она не смогла даже пошевелиться. Думала, что упокоится. Но самое жестокое оказалось впереди. Здесь никто никого не жалел, никто никому ничего не был должен, через тебя могли также легко переступить, как через бычок сигареты, брошенной нервным курильщиком на мокрый асфальт.

Откликнулся лишь Сатана. Снедаемый чувством вины. Он знал о своей метке, которую он как вирус оставлял тем, с кем когда-либо связывал свою жизнь. Никакого сексуального подтекста. А еще разглядевший в ней бойцовские качества. И Ребекка, знавшая, что все её беды начались после того, как она сгорела в объятиях одного влиятельного человека и чертовски очаровательного мужчины. Когда понесла от него. Когда он как появился в её жизни, так и исчез из неё. Оказавшись никому не нужной, в том числе и родителям, набожным и всепрощающим, не сумевшим простить своё родное дитя, Ребекка связалась не с самым лучшим человеком на этой земле, а если сказать по правде, то самым никчемным, тем, кто пристрастил её к заразе, медленно губившей её тело и быстро разъедающей душу, убившей в ней любовь к своему дитя.

Серафим раскрыла золотые крылья и ринулась вниз. Решительно, как и всё, что она делала в этой жизни. Хорошие учителя: равнодушные ангелы и сочувствующие демоны. Уровень отрезвления был настолько высок, что у женщины появились силы и огромное желание стать в этом мире кем-то настолько облеченным властью, чтобы быть советником самого Шепфа. Тоже снедаемого страстями, но обладающего непомерной властью, властью, которую узурпировали «белые» крылья, дав призрачное обладание нижней областью этого мира — адом. Щеки женщины опалил еле выносимый ею жар адских подземелий, она знала, какие они могут быть холодные, но на поверхности было горячо настолько, чтобы оттолкнуть слабаков, тех, которые хотели быть как статуи: холодный мрамор, холодный рассудок, страсти, загоняемые изо дня в день глубоко в себя, хоронимые вместе с настоящими чувствами. Такие бесстрастные были нужны небу, небу и Шепфа. Аду, читай: Сатане, нужны были те, кто отстаивали свои чувства, убеждения и мечты. Ему впервые в истории удалось объединить вокруг себя не жалкую кучку рабов, а свободомыслящих существ, которые пошли за ним, потому что он каждому дал ощущение семьи, плеча, человека, который не бросит в трудные времена. Да, временами его рука была тяжела, как и рука каждого в мире отца, который думает о своем потомстве, который неравнодушен и которому не все равно, что творится с его сыном или дочерью, который не вмешивается по мелочам, но готовый подставить плечо в глобальном. То, что есть у ада — то, чего никогда не будет у небес.