La Storia. История. Скандал, который длится уже десять тысяч лет

«Не-ет! Не-е-е-т! (она энергично трясла головой). Как же вы не понимаете! Она уже улетела обратно — прямо сразу, через пять минут! У нее за спиной был привязан такой воздушный шар, вроде парашюта, только наоборот, на нем не спускаются, а поднимаются. И вот она снова поднялась на свою „Летающую крепость“, которая висела в небе и ее ждала, а потом улетела обратно, и все тут».

«А, ну раз так, значит все хорошо. Наш ей привет, и все такое».

Несколькими неделями позже Карулина поехала в Рим вместе со всей семьей. Когда она появилась на людях, это было равносильно какому-то неизвестному явлению природы — маленького роста, с огромным животом… Было совершенно непонятно, каким образом умудряется она вообще передвигаться на своих тоненьких ножках. В июне месяце, будучи уже в Риме, в квартале Сан Лоренцо, она родила двух девочек-близнецов — здоровых, нормальных и толстеньких, в то время как сама она была девицей худенькой, хотя на здоровье и не жаловалась. Девочки получили имена Розы и Челесты, и, поскольку они явились на свет совершенно одинаковыми, а позже таковыми же и остались, то мать, чтобы не путать их, повязала им на запястья две ленточки, голубую и розовую. Вот только две эти ленточки со временем так испачкались, что распознать их стало невозможно. И мать время от времени пристально их рассматривала, прежде чем с удовлетворением подтвердить:

«Это у нас Розинелла. А вот это Челестина».

Разумеется, того количества молока, которое могла дать ее детская грудь, не хватало на обеих девушек, но тут ей пришла на помощь одна из ее римских золовок — она была просто озадачена чрезмерным количеством своего собственного молока, после того как насильно отняла от груди последнего своего сына, Аттилио, который настолько пристрастился к титьке, что не выпускал ее изо рта и мог, таким образом, вырасти маменькиным сынком.

Карулина, хотя и стала матерью целого семейства, все же оставалась девчонкой, не вытягивавшей даже на собственный возраст до такой степени, что не интересовалась, в противоположность своим золовкам, «Молодой матерью» и прочими журналами, имевшими большой успех среди женщин; зато она читала, комментируя их вслух, всякие истории в картинках и книжки-малышки; она с удовольствием играла в тряпки и в пятнашки с местными подростками и мальчуганами. Однако же достаточно было малейшего писка или протеста со стороны Розы или Челесты, как она тут же прибегала, озабоченная, выкатив глаза, похожие на автомобильные фары. Свое скудное количество молока она честно делила между двумя близнецами, безо всякого стыда обнажая свои грудки при всем честном народе — она считала это абсолютно естественным. И приступая к операции кормления, принимала преважный вид.

Чтобы убаюкать дочек, она напевала крайне простенькую одну и ту же колыбельную, в ней говорилось:

Нинна-о, нанна-о,
спит Розина, спит Челеста,
на дворе у нас темно,
о-о-о, о-о-о.

Угол, занятый ее «племенем» в большом помещении-убежище, был всегда увешан — особенно в дождливые дни — всевозможными пеленками и распашонками. Она постоянно хлопотала, может быть, даже чаще, чем нужно, подмывая своих дочурок и меняя им пеленки; при этом она вертела их с боку на бок и загибала им салазки без всяких церемоний. В общем она была настоящей матерью, ухватки у нее были властные и торопливые, без сюсюканья и чмоканья; более того, она, если было нужно, покрикивала на девочек, и те вроде бы понимали. Возможно, будучи слишком неподготовленной к материнству, она видела в них не столько несмышленых малюток, сколько двух своих сверстниц карликового размера, вдруг вышедших из нее, как Джанет Гейнор из своей бомбы в форме яйца.

Однако в то же самое время, в ходе своего непрошеного возведения в ранг матери, она сама возвысила себя некоторым образом до роли матери всех и вся. Ее видели вечно над чем-то хлопочущей — здесь она раздувала огонь, там застирывала какую-то тряпицу или мастерила своей золовке прическу как у Марии Денис… Вечной ее заботой было подкручивать ручку граммофона, который был семейным сокровищем и звучал с утра до вечера. (Раньше там имелся еще и радиоприемник, но он был уничтожен при бомбежке.) Пластинок было мало, так что ставились все одни и те же две песни, стяжавшие известность года два назад: «Королева деревни» и «Выходной марш варьете Биффи-Скала», старая комическая неаполитанская песенка «Ее фотография», еще одна того же плана под названием «Моя милашка», где тоже говорилось о девушке по имени Карулина; были еще три пластинки с танцевальной музыкой (танго, вальсы и пара быстрых фокстротов), записи итальянского джаза под руководством Горни, Черанджоле и так далее.