Лабинцы. Побег из красной России

— Елисеев, завтра поездом на станцию Милованово приезжает командующий Кубанской армией генерал Улагай смотреть наш корпус. Почетный караул для встречи, сотню, я назначаю от 1-го Аабинского полка, как самого достойного во всем корпусе. Вы довольны? — закончил он.

— Покорно благодарю, Ваше превосходительство, но не обидится ли на это полковник Хоранов? 1-й Кавказский полк гораздо старше Ла-бинского и более заслуженный по наградам, да и Хоранов гораздо старше меня, — докладываю я «свой резон».

— Ну нет!.. Старшинство тут ни при чем. 1-й Лабинский полк единственный, достойный этой чести. И Вы не беспокойтесь о старшинстве. Этого я хочу! — уже серьезным тоном заканчивает он. — А Хоранов, Вы же его хорошо знаете, — добавляет он, не уточняя ничего и не ставя точку над «i».

28 февраля, утром, сотня почетного караула 1-го Аабинского полка, все в той же своей серой боевой форме одежды, то есть в серых истрепанных черкесках, при полковом знамени и хоре трубачей, выстроилась на маленькой станции Милованово, что при станице Казанской. На правом фланге генерал Науменко с начальником штаба корпуса, полковник Хоранов и старшие офицеры.

Ждать пришлось недолго. Скоро со стороны Екатеринодара подошел паровоз с одним небольшим пассажирским вагоном и мягко остановился у вокзала. В дверях вагона немедленно же показался генерал Улагай и мягко, упруго соскочил с порожек. Все это у него вышло так мягко, красиво, благородно, словно приехал не командующий армией, а простой молодецкий казачий офицер, в гости, на дачу, которого все с нетерпением ждут на вокзальчике глухой провинции. И он, чтобы не терять времени, быстро соскочил, чуть ли не на ходу, с поезда, чтобы обнять своих, так ему близких и дорогих друзей.

Он был в темно-серой дачковой черкеске, при черном бешмете и черного каракуля небольшой папахе. И — никаких украшений и знаков отличия на скромной черкеске. Ему тогда было, думаю, около 40 лет от роду. Чисто выбритый, брюнет, типичный горец, кубанский черкес благородной семьи — уздень.

Весной 1919 года на Маныче он был нашим командиром 2-го Кубанского конного корпуса. И в боях он был одет так же, как и сейчас — стильно, по-черкесски. Но на Маныче, когда красная конница перешла длинную греблю у села Кистинского и уничтожила на нашей стороне заставу 1-го Черноморского полка полковника Н.И. Малышенко¹²¹, он вызвал на курган командира сотни, от которой была застава, ротмистра и, в присутствии нас, командиров полков и начальника дивизии генерала Ба-биева, очень коротко, спокойно, на очень чистом русском языке и «кавалерийским цуком» пристыдил очень приятного и отчетливого кавалериста, молодого ротмистра, не задевая его личного достоинства. Мне тогда эта манера генерала Улагая очень понравилась.

Теперь я встречаю Улагая в иной обстановке и при иных воинских обстоятельствах. И когда он ступил на землю, скомандовал:

— Шашки вон, слушай, на кра-УЛ! — и, взяв свою «под-высь», подошел к нему с рапортом.

Выслушав рапорт и пожав руку, Улагай жмет руку всем офицерам. Потом идет к строю Лабинцев. Строй — ровный, двухшереножный, обыденно серый. Но то, что это стояли Лабинцы, говорило генералу о многом. С ними, со 2-й Кубанской казачьей дивизией, начиная с июля 1918 года, он прошел вдоль и поперек всю Ставропольскую губернию с победными боями! Потом — движение с ними на Царицын и на Камышин в 1919 году. Везде был успех, победа и слава. И теперь, в годину крупного несчастья, они вновь пред ним, храбрые пред храбрым.

Бросив взгляд на строй казаков, Улагай остановился. Потом, быстро пройдя перед ними, стал посередине, взял руку под козырек и громко произнес:

— Здравствуйте, мои храбрые Лабинцы!

Я не хочу описывать, как могуче и радостно ответили казаки — «мои храбрые Лабинцы» — своему долгому старшему начальнику. Это нужно понять без слов.

Опустив руку, Улагай обратился к почетному караулу, как представителям от всего полка, с горячими словами похвалы и закончил так:

— Верные, храбрые, благородные Лабинцы!.. Вашу кровь и стойкость никогда не забудет Кубань!

Штаб корпуса с генералом Науменко, штаб дивизии и все другие старшие офицеры корпуса затаенно слушали редкие слова похвалы замкнутого, храбрейшего в Кубанском Войске черкеса-рыцаря. Это было лучшей и самой ценной наградой 1-му Лабинскому полку за его последнюю боевую доблесть и пролитую кровь.

Я стоял позади него и внимательно слушал. Генерал Улагай хочет посмотреть полк, который был выстроен в конном строе позади вокзала. Почетный караул, знамя и оркестр трубачей немедленно отправлены в строй.