Лабиринт

Глядя на приоткрывших рты десантников, Дана беззаботно улыбалась, но, как только в поле зрения ее глаз попала мрачная серая фигура, замершая у входа в Храм, лицо ее мгновенно осунулось, помрачнело, и она молниеносным движением снова накинула на голову капюшон.

Кийск тем временем промыл рану на руке сильной струей антисептика, смешанного с анестезином, залил в рану раствор эпидермального фактора роста, наложил швы и повязку.

— Знаешь, Игорь, если бы меня спросили, чего ты не умеешь делать, я бы надолго задумался, — сказал наблюдавший за ним Сато.

— На этот случай могу облегчить тебе жизнь, — усмехнулся Кийск. — Я не умею танцевать.

— Шутишь? — вытаращил на него глаза Лаваль.

— Честное слово, — смутился непонятно от чего Кийск. — Даже ни разу не пробовал.

— Огромный пробел в твоем образовании, — заметил Лаваль. — При первой же возможности надо будет придать ему законченную форму.

Кийск, поморщившись, как от кислой сливы, отмахнулся.

— Ну как, Дана, рука не болит? — спросил он у девушки.

— Нет, — ответила она. — Большое вам спасибо.

— Не за что. Дня два, пока рана полностью не затянется, постарайся повязку не мочить и не копайся руками в земле.

— Но я должна работать в поле, — возразила на это Дана.

— Хочешь, я скажу Провозвестнику, чтобы он освободил тебя от работы?

— Нет, — мотнула головой Дана.

— Это то самое поле, что у подножия гор? — спросил Лаваль. — Мы видели его со стороны, но так и не поняли, чем вы там занимаетесь.

— Мы сажаем оливковую рощу.

— Что?

Все пятеро одновременно решили, что ослышались.

— Сажаем оливковую рощу, — повторила Дана.

— Здесь? В этом грунте, состоящем из пыли и камней, который суше, чем песок в Сахаре в летний полдень?

— Да, — кивнула Дана.

— Ну, не знаю, — развел руками Кабонга.

— Вы что же, ждете, когда скалы, глядя на ваш безнадежный труд, прольют слезы? — спросил Лаваль.

— Если мы будем чисты перед Богом, то он услышит наши молитвы и позволит нашему саду расцвести, — плоским, невыразительным голосом, совершенно не похожим на тот, каким она говорила до этого, произнесла заученные слова Дана.

— Так говорит Провозвестник, — догадался Кийск.

— Да, но его устами говорит Бог.

— Послушай, Дана, а если я тебе скажу, что этот сад никогда не вырастет и не зазеленеет, что ваш труд безнадежен и напрасен, ты мне поверишь?

Кийск приподнял край капюшона и посмотрел девушке в глаза.

Дана опустила ресницы.

— Не знаю, — тихо сказала она.

Дверь Храма отворилась, и из нее величественной походкой вышел Кул в сопровождении инспектора и посвященного.

Серегин кипел, точно готовый взорваться паровой котел. Придуманный им хитроумный маневр с отвлечением внимания Кула по какой-то непонятной ему причине дал осечку. Инспектор явно видел, как взволновался Кул, узнав о эсбэшнике, но, когда он вернулся — как и обещал, — ровно через полминуты, то выглядел вполне спокойным и больше не отходил от Серегина ни на шаг.

Материал против Кула понемногу подбирался, но все это были лишь незначительные огрехи — несоответствие бытовых и служебных помещений санитарным нормам, отсутствие медицинского стационара, частичное нарушение правил хранения отходов. В совокупности они давали инспектору право всего лишь на вынесение Кулу предупреждения и назначение повторной инспекции через три-четыре месяца с целью контроля за устранением замеченных недоделок. Серегину этого было мало. Он обещал шефу вернуться с отчетом, после которого можно в недельный срок получить разрешение на закрытие колонии на РХ-183. А дело о «мертвых душах» так пока еще и не двинулось с места.

Едва он переступил порог Храма, как все его раздражение и недовольство вырвалось наружу.

— Что здесь происходит? — закричал он на десантников. — Кто позволил вам использовать оружие?

— Если бы мы применили оружие, то сейчас здесь было бы как минимум два трупа, — возразил ему Кабонга.

— Девушка поранила руку, и я просто оказал ей помощь, — сказал Кийск.

Серегин хотел было еще что-то сказать, но его опередил Кул.

— Не вижу никаких причин для беспокойства, господин инспектор, — сказал он миролюбиво. — Уверен, что ваши люди действовали, исходя из самых лучших побуждений. Будем считать инцидент исчерпанным.

— Девушку необходимо на время освободить от работы в поле, — обратился к Кулу Кийск.

— Видите ли, господин…

Кул вопросительно взглянул на собеседника.

— Костакис, — напомнил Кийск.

— Видите ли, господин Костакис, у нас в общине никого не принуждают что-то делать. Каждый выполняет работу, которую считает необходимой и с которой может справиться. Как ваше имя, сестра? — обратился он к девушке.

— Сестра Дана, — тихо ответила та.

— Сестра Дана, вы можете отправиться в свой корпус и отдохнуть. — Кул повернулся к Серегину. — Так вы решительно отказываетесь отобедать у нас, господин инспектор? Мы накормим и ваших людей.

Серегин вспомнил прогорклую вонь, которую ему пришлось глотать в ангаре, служащем общественной столовой, и жидкий синеватый клейстер, булькающий в котлах на плите, и ему вновь едва не стало дурно.