Лабиринт №7

На следующее утро выпуск местных новостей начался с истории о бесчинствах полтергейста в заведении общественного питания. Сергей, который из любопытства остался у своей «доброй самаритянки» скоротать еще одну ночь, встретил новость разочарованно:

– Имя мне – барабашка! – пробормотал он и окончательно понял, что надобно выметаться отсюда. – Выходит так, что абсолютная свобода – это когда ты никому не нужен. Абсолютно. – Привычка резюмировать собственную жизнь в этот раз показалась Сергею особенно отвратительной.

Очередной поход в метро протекал по почти накатанному сценарию.

– Простите, который сейчас час? – спросил у него высокий гражданин в длинном сером пальто, только что покинувший вагон подошедшей электрички. От неожиданности Сергей долго хлопал глазами и соображал, что же такого от него хотят.

– Без пятнадцати десять, – сам себе ответил встреченный субъект, – Пора… – и двинулся в сторону эскалатора.

– Пора, – подтвердил Сергей, уже точно зная, кто должен появиться из дверей следующего поезда. Прошмыгнув мимо двигавшегося навстречу серого пальто, он оказался в подкатившем вагоне. Следом за ним в вагон ввалилась целая орава подростков-старшекласников обоего пола, направляющихся в очередной музей. Пространство разом заполнилось яркими куртками, мельтешением рук, воплями, кличками, непонятными диалогами и взглядами с неуемной сексуальной озабоченностью. Атмосфера сумасшедшего дома плавно затопила мозги Сергея.

– Осторожно, двери зарываются. Следующая станция Сортир… – остаток фразы утонул в гомоне проезжающей публики.

К тому, что его не замечают, пассажир уже успел привыкнуть. Но… Было что-то не то даже для этого способа его существования. В набитом вагоне вокруг Сергея сохранялось пустое пространство, куда никто так и не сподобился разместиться. Поезд тронулся, и его движение погрузило одинокого путника в круг собственного забвения. Память – и та не желала проникать за эту невидимую границу.

«Выходит так, – пытался объяснить себе Сергей, – что чем дальше я от той, чье письмо попалось мне в вечер начала моих путешествий (да ведь о ней еще Сашка рассуждал, а я – дурень – не слушал). Так вот, чем дальше я от нее, тем менее значим для мира вокруг». Вывод получался спорным, но вполне мотивированным. Во всяком случае, Сергею хотелось так думать. И поэтому оставалось одно – найти и убедиться.

Пока он так рассуждал, поезд подкатился к следующей остановке, и все вокруг опустело так же стремительно, как и было заполнено. Выйдя из вагона, задумчивый странник оказался на полустанке, окруженном заснеженными деревьями. В отдалении пейзаж дополняли несколько громоздких построек. На куполе центральной из них обозначалась фигура в балахоне, которая держала в руках предмет, напоминавший одновременно и крест, и секиру. Причудливая игра света делила статую на две равные части: сияющую белизной и утонувшую в глубокой тени без полутонов и переходов. Воздух вокруг был так тих и прозрачен, что от долгого взгляда начинали болеть и слезиться глаза.

Сергей спустился с перрона и двинулся по натоптанной дорожке в сторону комплекса зданий, которые при ближайшем рассмотрении оказались чем-то средним между профилакторием и монастырем. Табличка при входе гласила: «Дом отдыха – Пролетарий». Войдя в холл первого из строений, гость сразу наткнулся на стенд с исторической справкой санаторного учреждения.

Здания строились уже в советские времена, были вначале детским садом и стояли внутри стен стародавнего монастыря – считай, на святой земле. Да и теперешние постояльцы были почти что монахи, потому как по возрастным показателям им полагалось больше думать о божественном провидении и вкушать постную кашу, заедая пилюлями от сестер-сиделок. Впрочем, и здесь, похоже, не все было так однозначно. За регистрационной стойкой сидела женщина, напоминающая хозяйку борделя на пенсии. «Любви, – писал Поэт, – все возрасты покорны». И в этом Сергей искренне с ним соглашался. Но не так!

Пришелец двинулся через зал мимо столиков с пачками газет, набитых объяснениями, что все хорошо и почему, тем не менее, все плохо, и прочей мудрой схоластикой, прикрывающей повседневное дерьмо.

Возле прессы толпились пансионеры, которые покинули столовую и группировались по процедурам и интересам. Сергей шел, и рядом с ним текла пустота. Люди рефлекторно расступались с траектории его движения. Он протянул руку, попробовав прикоснуться к замешкавшемуся старикану, но тот неожиданно поскользнулся и кувырнулся прямо из под его ладони. Ошалело закрутил головой, и так, на четвереньках пополз прочь, не обращая внимания на возгласы окружающих и медсестру, которая кинулась помогать бедолаге.

Сергей представил себя таким же вот престарелым субъектом с кустиками волос над слезящимися глазами и перекошенным от инсульта щербатым ртом. И зашелся от жалости и омерзения.