Лабиринт Мечтающих Книг

Но уже следующая сцена привела меня опять в такой восторг, что быстро заставила забыть этот неловкий «йодель». Спасительный занавес опустился, а другой поднялся, и за ним открылась великолепная модель катакомб, а точнее их части. Она напоминала муравейник в разрезе, с одной лишь разницей в том, что в проходах копошились не насекомые, а крошечный Мифорез, который был не больше ладони! Кукла продвигалась по серпантину туннелей все глубже вниз, пока не оказалась в пещере у фундамента сооружения, благодаря чему у зрителей действительно создалось впечатление разветвленности лабиринта. Конечно, эпизод был хорошо продуман драматургически, не обошлось и без художественной изощренности постановщиков. Вновь опускались и поднимались занавесы, следующая сцена — и снова смена света. И Мифорез — теперь это уже вновь большая кукла — стоит в великолепной сталактитовой пещере, декорации которой занимают всю сцену.

— Сейчас будет немного глупый эпизод, — предупредила меня ужаска, ухмыляясь и быстро засовывая себе в рот печенье. — Но мне он нравится.

Зловещая сталактитовая пещера изобиловала сталагмитами и сталактитами. Художники-декораторы хотели изобразить подземный свет световых водорослей, поэтому частично изготовленные, а частично нарисованные сталактиты пылали всеми цветами, как безумные поздние картины маслом Востиана Веннга. В середине стоял огромный темный книжный стеллаж, украшенный богатой резьбой, который был полон старинных фолиантов. Их насчитывалось томов сто. Как только Мифорез вошел в пещеру, эти книги ожили. Их корешки начали качаться и дергаться, но при этом они не двигались с места. Я взял свой бинокль и стал внимательно рассматривать странные фолианты. Действительно, на кожаных валиках их переплетов я увидел рты, которые они раскрывали, весело и беспорядочно тараторя, и глаза, которыми они выразительно крутили. Весь стеллаж был, собственно говоря, одной гигантской куклой. Одной куклой, состоящей из множества маленьких.

— Что это за фрагмент в моем романе? — прошептал я. — Живые Книги ведь должны появиться позже. В Замке Шаттенталь. И говорить они тоже не умели!

— Это символическое обобщение глав, в которых ты блуждаешь по катакомбам, — пояснила Инацея с набитым печеньем ртом, — и пытаешься сориентироваться в лабиринте с помощью старых книг. В этом стеллаже представлена вся цамонийская литература, которая указывает тебе дорогу. Как, например, всезнающий хор в старинных трагедиях! Восхитительно, правда? Оракул в образе книги. Сначала это кажется дерзостью, но потом к этому привыкаешь.

Один из толстых фолиантов громко откашлялся и заговорил раскатистым басом:

«Из солнечного света к нам во тьму
Судьбою послан гость — томов владенья
Исследовать начертано ему,
Надеясь лишь на помощь провиденья,
Без компаса, без друга — одному
Брести по темным книжным переходам
И умереть, из тьмы попав во тьму,
Забыв, как светит солнце с небосвода!»

Какая-то книга меньшего размера, расположенная полкой выше, продолжила явно более высоким голосом:

«Без: воды, без еды —
Злая прихоть судьбы —
Пробираться во тьме
В лабиринте-тюрьме!..»

Но ей не удалось закончить свой монолог, потому что ее поспешно перебили два старых фолианта, заговорившие дуэтом:

«Эхма, бедняга, бедняга!
Дорога его трудна!
Умрет он один, как дворняга,
Придя неизвестно куда!
Жнец мрачный уже оскалил
Свою ненасытную пасть,
И мысли скитальца восстали,
Чтоб разума власть передать
Безумству! Но книги охраной
Встают на его пути,
Хотя и они только раны
Способны ему нанести!»

И вся полка запела хором:

«Иди направо! Нет, иди налево!
Ступай лишь прямо! Или лучше вниз.
В расщелины, без промедленья, смело
Вглубь, вглубь ты устремись!
Тогда из лабиринта выйдешь скоро.
И кровь твою не высосет гарпир 8,
Лишь черви, прогрызая в теле норы,
 Вместо тебя заселят этот мир».