Лабиринт мертвеца

– О! – обрадовался Гаммер, и я не сомневалась, что в Калининграде он первым делом отправится в библиотеку за Ивановым.

– Вот бы с нашим кирпичом так же!

– Думаешь, Смирнов лично замесил тесто для стены благотворителей? – улыбнулась Настя.

– Не обязательно. Если девятый кирпич – часть квеста, часть лабиринта, то почему бы не сделать его… ну, выдвигающимся или там вынимающимся. Надавил – и он сам выскальзывает тебе в руки.

– Вряд ли, – заметил Глеб. – Иначе кто-нибудь давно обнаружил бы тайник.

На выездном заседании детективного отдела «Почтовой станции Ратсхоф» мы утвердили наш план, и он был предельно прост. Утром добраться до маяка. Хорошо бы часам к восьми: Николай с рыбаками уплывут в залив, а сам посёлок ещё будет спать – едва ли заливинцы на майских праздниках вставали рано. Договорились идти пешком. Никакого такси. Чтобы не привлекать лишнего внимания. Осмотреться, убедиться, что поблизости никого нет, и действовать стремительно. Перемахнуть через первую изгородь. Набросить покрывало или что-нибудь вроде того на колючую проволоку второй изгороди и перемахнуть через неё. Отбежать к беседке, затаиться, убедиться, что наше проникновение осталось незамеченным, и молниеносно достичь дома. Чтобы не толкаться в проходе, мы придумали разделиться на пары: мы с Гаммером ринемся к дверному проёму под башней, а Глеб с Настей нырнут в проём оконный. Пять-шесть минут – и мы внутри. Ещё минут десять на то, чтобы тихонько раздробить раствор, вынуть кирпич, изучить тайник. Мы рассчитывали провести операцию минут за двадцать пять, пешком вернуться в Полесск и сразу же уехать в Калининград.

– Никто и глазом не успеет моргнуть! – заключил Гаммер.

Гаммер с Глебом вернулись в комнату Стёпки, где им предстояло ночевать, и достали из-под шифоньера коробку с инструментами – выбрали те, что могли нам пригодиться. Мы же с Настей тихонько стащили из платяного шкафа старенькое покрывало и затолкали его мне в рюкзачок.

Я постелила себе матрас на полу. Кушетку отдала Насте. Предупредила её, что Тамара Кузьминична храпит. Настя в ответ пошутила, что нужно записать тикток с пролетающим над Тамарой Кузьминичной самолётиком, а когда та ночью огласила комнату своим иерихонским храпом, Настя спрятала голову под подушку, зажала уши руками и застонала от отчаяния. В итоге она ушла спать к Глебу и Гаммеру, я же, довольная, перебралась на кушетку, и ночь пролетела незаметно – к храпу Тамары Кузьминичны я привыкла с детства.

К половине седьмого утра мы вышли на Калининградскую улицу. Могли бы срезать по Авиационной, но Гаммер попросил нас изобразить туристов и предположил, что туристы предпочтут утречком прогуляться по берегу Деймы, а не шастать по грязным закоулкам города. Авиационная была не такой уж грязной и нравилась мне больше Калининградской, потому что на ней стояли опрятные старенькие домики, цвели каштаны и липы, но Глеб поддержал Гаммера, и мы сделали крюк через центр Полесска.

Настя быстро вошла в роль. Чуть ли не каждую минуту устраивала нам фотосессию, умоляла Глеба улыбнуться, Гаммера поправить ворот свитера, а меня приобнять Гаммера. Снимала нас на фоне Ленина, на фоне старинного разводного моста. Я же громко рассказывала, как за десятки километров отсюда Дейма выходит из Преголи. В четырнадцатом веке она вообще-то была самостоятельной рекой, но её искусственно соединили с Преголей, и теперь сама Преголя впадает в Калининградский залив, а Дейма – в Куршский. Гаммер сказал, что мы переигрываем – с Настиными фото-сессиями и с моими экскурсиями не доберёмся до Заливина и к вечеру В отличие от Гаммера, учительница географии меня похвалила бы, но всё же Гаммер был прав. Мы свернули на Заводскую и дальше не слишком усердствовали, изображая туристов.

Лужи подсохли, и мы беззаботно шагали по тротуару вдоль бесконечно длинного гофрированного забора, за которым прятались цеха Калининградского мясоперерабатывающего завода – дедушка Валя любил их дачную тушёнку. Несмотря на праздничные дни, завод бухтел и распространял неприятные запахи. Я спустилась на проезжую часть и шла, поглядывая на очаровательные домики слева. Они были разные – покрытые штукатуркой, обитые пластиковым сайдингом или с голыми кирпичными стенами, – однако все стояли под черепичными крышами, и район смотрелся единым, по-своему гармоничным. Когда забор закончился, мы вышли к громадной водонапорной башне. Сама башня была краснокирпичная, с синей дверкой, а резервуар на ней – серый и бетонный, словно диспетчерская какого-то фантастического аэропорта. Настя сфотографировала Гаммера на фоне дверки и признала его лучшим туристом из нашей четвёрки.

Вместе с Заводской улицей закончился и тротуар. Если приближались машины, мы переходили на обочину, потом неизменно возвращались на проезжую часть и старались идти быстрее – за нами всё равно никто не наблюдал, и притворяться туристами больше не было смысла.