Лабиринт мертвеца

В Юдиттене действительно стояли панельки, кирпичные хрущёвки, однако я больше обращала внимание на крохотные осколки кёнигсбергской жизни вроде красных гидрантов «Бопп энд Ройтер». От Юдиттена тринадцатого века, построенного на месте ещё более древнего германского поселения, не сохранилось ничего, кроме кирхи, и всё же в лесопарке Теодора Кроне я порой угадывала отблески тех далёких лет. Вспоминала папины истории о ютландских переселенцах, воображала себя отважным ютом, устремившимся в дебри и опасавшимся нападения злых духов и диких зверей. Когда я была маленькой, мы с родителями приходили сюда, и в осенние дни я искала недотрогу-бальзамин с зелёными, похожими на кокон плодами. Достаточно было надавить на плод, и он взрывался, выбрасывая крохотные семена, – между пальцами словно срабатывала мягкая пружинка. В лес мы с Гаммером не углубились, но пересекли его по Тенистой аллее и прошлись по пустынной Химической улице.

Несмотря на ветер и лёгкий снежок, у спортивной площадки прогуливались мамы с колясками. Я сказала Гаммеру, что неподалёку от нашей библиотеки раньше стояла прусская деревушка Лаукскен. От Хаарбрюкерштрассе, то есть Бородинской, туда можно было добраться минут за двадцать. Так вот в Лаукскен, если зима стояла тёплая, аисты прилетали в первых числах февраля.

– Красиво! Поднимаешь голову, а над тобой – аисты.

Гаммер предпочёл бы посмотреть, как над ним летят кёнигсбергские ведьмы. По его словам, они выбирались сюда в любую погоду. Трудно сказать, прочитал он это или выдумал на ходу, чтобы развлечь меня, но Гаммер знал о ведьмах всё и заявил, что они пролетали как раз над нашей почтовой станцией, а шабаш в парке Теодора Кроне, который тогда ещё был лесом, начали устраивать после того, как их прогнали с Ведьминой горы на берегу Путиловки.

Гаммер оживился и рассказал, что в Кёнигсберге с шестнадцатого века были одержимы поиском ведьм и сжигали их на площадях. Последнюю во всей Европе ведьму приговорили к сожжению именно в Кёнигсберге, и это случилось уже в девятнадцатом веке. Гаммер назвал наш город «городом ведьм», и я не стерпела, напомнила ему про Альбрехта Великого, который вообще-то считался чуть ли не самым просвещённым и терпимым правителем в Европе! При нём в Кёнигсберг приезжали тысячи лютеран, старообрядцев, и никого из них тут не сожгли, как не сожгли и «О вращении небесных тел» Коперника. Гаммер всем своим видом показал мне, какая я зануда, однако спорить не стал. На обратном пути он восхищался «Последним охотником на ведьм» с Вином Дизелем и предложил как-нибудь вместе посмотреть «Волшебников», снятых по Гроссману. Понял, что на сериал я вряд ли соглашусь, и взялся пересказать его сюжет.

Мне было хорошо с Гаммером, но я ничего не могла с собой поделать – мысленно возвращалась к загадке «я таджика». Мне не терпелось открыть «Рассказы» Честертона, последнюю из доступных книг старика Смирнова. Я рассуждала, стоит ли перечитать «Лорда Джима», большая часть которого была настолько увлекательной, что я не слишком задумывалась о его связи с болгарской открыткой. И, конечно, я ломала голову, как пробраться в книгохранение библиотеки. Честно призналась в этом Гаммеру – перебила его, когда он рассказывал про школу волшебства Брейкбиллс. Гаммер невесело вздохнул, к разговору про сериал не возвращался, но пообещал помочь мне в поисках Ружа.

Мы зашли в «Брусничку» и купили пирожки с вишней по тридцать пять рублей. Вообще, смешно, что в «Брусничке» не продавали ни одного пирожка с брусникой, зато вишнёвого конфитюра они клали целое ведро – как ни укуси, он лез во все стороны. Мы с Гаммером перепачкались, и нам было весело, а зайдя на подворье, мы присмирели, потому что нас встретила строгая женщина, и под её взглядом мне захотелось стать маленькой и неприметной.

Гаммер нагрузился пакетами с монастырской выпечкой.

– Хорошо, что с нами нет Славы, – пошутил он шёпотом, хотя мы отошли от подворья метров на двадцать.

– Это точно, – ответила я.

Мы и без Славы умяли по две ватрушки с творогом, и они были чудесными! Гаммер вынужденно поднимал сразу два пакета, чтобы поднести ватрушку ко рту, и делал это очень смешно – так, будто поднимал гантелину в тренажёрном зале.

На следующее утро я ещё спала, когда ко мне в мансарду завалилась Настя. Она сказала, что хочет заняться посткроссингом. Я растерялась. Не могла представить Настю терпеливо выводящей головоломный адрес какого-нибудь посткроссера из Китая. Спросонья не сообразила, что происходит, а когда сообразила, развеселилась, потому что Настя это нарочно придумала, чтобы отвлечь меня от «я таджика». Я поленилась спускаться на кухню. Заглянула к папе в кабинет, стащила у него парочку тостов и убежала, прежде чем он успел возмутиться моим варварским налётом. Наскоро перекусив, усадила Настю перед собой и с ангельским видом заявила, что посткроссинг прост, если соблюдать основные правила и не злить российских посткроссеров.

– А что с ними не так? – насторожилась Настя.