Лабиринт мертвеца

– Ну, они не любят, если ты отправляешь нестандартную открытку. Только десять на пятнадцать! Иначе открытка не влезет в альбом.

– Ясно. – Настя неуверенно кивнула.

– Дальше. Когда оформляешь открытку, не заклеивай типографию на оборотной стороне! В России любят точно знать, какой был тираж и где открытку напечатали.

– Ясно…

– Ни в коем случае не наклеивай лощёную бумагу! Если на неё поставят штемпель, у получателя потом все руки будут синие и он настрочит тебе гневный хуррей! И не вздумай отправлять мангуста!

– Кого?

– Мангуста. Карточку, напечатанную без соблюдения авторских прав. Почему у нас в «Ратсхофе» нет ни «Гарри Поттера», ни «Властелина колец»?

– Почему?

– Потому что поди купи на них права! А некоторые печатают что хотят. Настоящим фанам такое не нравится. И никогда – никогда! – не отправляй посткроссеру из России марки «орлы»! Это всё равно что марки из Германии с цветами или из Великобритании с профилем королевы. Понимаешь? И обязательно отправляй открытки с душой! Это у наших посткроссеров – главное требование. А если отправишь без души, твою открытку не зарегистрируют. Через шестьдесят дней она уйдёт в потеряшки и пролежит там год, пока не исчезнет окончательно.

– Господи, муть какая! – выдохнула Настя. В её глазах были страх и недоумение. – Бред! Дались тебе эти открытки!

Я рассмеялась и попыталась объяснить Насте, что вообще посткроссеры очень милые и от обмена по России можно отказаться.

– Тебе будут приходить чудесные хурреи от германских и американских бабушек!

Настя не захотела слушать о бабушках-посткроссерах и сказала, что мне нужно подыскать более здоровое занятие, например ходить с ней в фитнес-клуб. Я напомнила Насте, что она сама не заглядывала туда с прошлого года, хотя тётя Вика опять подарила ей годовой абонемент, а если и заглядывала, то почти всё время слушала музыку или болтала с подружками. Настя не стала спорить, и я показала ей пришедшее на днях письмо из Великобритании. В декабре я отправила герцогу и герцогине Кембриджским рождественскую открытку а теперь, под конец февраля, получила ответ. На карточке с фотографией королевской семьи было написано: «Принц Джордж, принцесса Шарлотта и принц Луи благодарят вас за тёплое поздравление. Ваша забота высоко оценена Их Королевскими Высочествами, которые посылают вам свои наилучшие пожелания счастливого Нового года».

– Вот! – заявила я. – Разве плохо?

– Круто, – согласилась Настя. – Почему мне не сказала?! Я тоже хочу, чтобы меня поздравляла королевская семья!

– Я ещё написала принцу Уэльскому и герцогине Корнуольской. Они пока не ответили.

– Огонь!

– Представляешь, как будет интересно пересматривать открытки потом, лет через двадцать?! Для меня это не открытки, а шепоткм́.

– Шепотки?

– Ну да. Будто пойманные в стеклянный шарик отголоски чужой жизни. Стоят себе на полке и молчат, а встряхнёшь их, и они оживают – говорят с тобой. Посткроссеры пишут честные открытки. Не обнажаются перед тобой, нет. Просто говорят правду, потому что не боятся тебя. Вы никогда не встретитесь, а если встретитесь, ни за что друг друга не узнаете.

Я выдвинула из-под стола икеевский пластиковый контейнер. Нашла карточку, присланную мне в прошлом году из техасского Накодочеса. На лицевой стороне была репродукция «Старой Анны» Карла Ларссона – с печкой, деревянными стульями и, конечно, самой Анной, что-то готовящей на кухне. «Привет, Оля! Я люблю первую чашку кофе по утрам. Утренние часы – моё тихое время, и я им наслаждаюсь. На завтрак обычно ем тосты или хлопья, иногда йогурт с черникой. Вчера я достала из чулана коробку с письмами от родителей, бабушек и дедушек и даже моего бойфренда из юности. Храню их больше полувека и не могу с ними расстаться. Я люблю писать стихи, и у меня всегда в голове крутятся рифмы. Каждый год я отправляю рифмованные рождественские поздравления. Итак, я Пэм. Мне 73. Я учитель на пенсии».

– Здорово, правда?! Вот такой шепоток от старушки Пэм. Я буду слышать её голос и через пятьдесят лет. Может, лет через двести её голос услышат мои правнуки, если вдруг найдут контейнер с моими открытками.

– Ой, Оль! Знаешь… Правнуки, двести лет… Давай лучше закажем «Бранч энд Боул».

Я рассмеялась и напомнила Насте, что у меня лежит её чемодан. Настя пообещала забрать его как-нибудь в другой раз. Вскоре нам привезли по миске кето-боула с рикоттой, жареной грудинкой и стружкой миндаля, и я попросила Настю почаще заглядывать ко мне по утрам. Мы сели заниматься математикой. Без Гаммера быстро заскучали и отправились гулять. В Калининграде ещё лежал снег, но город уже пах нарождавшейся весной, и день прошёл хорошо.

Вечером я вернулась в мансарду и открыла Честертона. Это был пухлый томик семьдесят пятого года с чёрно-белым портретом автора на фронтисписе, сероватыми страницами и пожелтевшим обрезом. На коленкоровом переплёте красовался графический рисунок с отцом Брауном, священником церкви Святого Доминика, – главным героем собранных в книге рассказов.