Лабиринт мертвеца

Я говорила не умолкая, потом притихла, и следом заговорили Гаммер с Настей, только Глеб сидел на краешке кровати, собранный и невозмутимый, будто всегда знал, что «я таджик» – никакая не подпись, что речь изначально шла о Маджарове и вообще будто он несколько раз там побывал, облазил все ближайшие скалы и покормил с руки всех гнездившихся там египетских стервятников.

Я открыла на смартфоне карточку, увеличила подпись Смирнова. Теперь нам показалось очевидным, что «я таджик» выведено слитно. Мы посмеялись над тем, как я додумалась написать посткроссерам Таджикистана, и прочитали про Маджарово всё, что с ходу нашли в интернете. Собственно, нашли мы немного. Город был крохотный, на семьсот жителей, про него толком ничего не писали. Мы лишь узнали, что он стоит у реки Арды, – на выложенных туристами фотографиях красовалась её крутая излучина. Река напоминала ту речку с пляжем и коровами на лицевой стороне болгарской открытки, однако в равной степени напоминала и другие родопские речки, и мы не торопились с выводами. Затем выяснили, что сто лет назад в Ятаджике случилось страшное побоище. Тогда погибли две тысячи болгарских беженцев. Если бы не воевода Димитар Маджаров, их бы погибло больше. «Рядом с местом трагических событий построен мемориальный парк с часовней „Св. Петка Българска“».

Гаммер заявил, что по карте-головоломке мы перескочили сразу к словам «над излучиной дороги, залитой океанами огней, морями крови и озёрами смеха». «Излучина дороги» указывала на излучину Арды, которую все так любили фотографировать в Маджарове, а «моря крови» – на трагедию с беженцами. Оставалось ещё разобраться с «океанами огней» и «озёрами смеха», но Гаммер был уверен, что мы оставили треть карты позади – продвинулись по ней так далеко, как и не снилось ни одному из одержимых ею охотников за сокровищами.

– Это как срез в «Демоне соулс»! А всего-то надо было внимательнее читать! Сокровища где-то там, – Гаммер ткнул пальцем в экран ноутбука, – в Маджарове. Или рядом. И чтобы открыть к ним дверь, нужно подняться к золотым ветвям с золотой листвой и вдалеке увидеть слепые окна чужого мира.

– С ума сойти! – Я обняла Гаммера. Следом обняла и Настю. Подумав, обняла и Глеба, чем вновь всех развеселила.

Перестав смеяться, Гаммер неожиданно сказал:

– Никому не говорите.

– Ну вот, – расстроилась Настя. – А я только собралась написать бабушке.

– Я серьёзно.

– Да кому нам говорить?

– Кому угодно! – настаивал Гаммер. – Ты не представляешь, что началось бы на форумах, если бы там узнали! Не помню, чтобы кто-то упоминал Маджарово. Так далеко никто не продвинулся!

– Или предпочёл об этом молчать, – заметил Глеб.

– Ну да. В любом случае… Эх, жаль, что ты продала открытку.

В оправдание я сказала, что вряд ли новый владелец открытки догадается связать Ятаджик и головоломку Смирнова.

– Мы и сами связали их, когда нашли Ружа с экслибрисом и двадцать седьмой акт о пожертвовании. На открытке ведь не написано, что она пришла от чудака, объявившего охоту за сокровищами.

– Ну да, – успокоившись, согласился Гаммер.

После всех переживаний я заснула мгновенно. Утром Настя едва меня растолкала. Гаммер успел заварить чай, Глеб на кухне о чём-то говорил с соседом, одетым в неизменный халат, а Настя уже сбегала за доставленным к дому завтраком. Быстренько перекусили и пошли прямиком по Калининградскому проспекту. Я на ходу удалила прошлогодние публикации на своей стене, где рассказала о полученной болгарской открытке. Вчерашние слова Гаммера не давали мне покоя.

Мы вновь миновали железнодорожную станцию, вышли на Пионерскую улицу, однако на сей раз свернули на Пригородную и увидели ряд двухэтажных домиков. Жёлтенькие, облупленные, с шиферными крышами и бетонными печными трубами, они напоминали бараки. От проезжей части их отделяли заросший пригорок и пешеходная дорожка. Нас интересовал второй домик. Он отличался тем, что его первый этаж с торца целиком и сбоку до подъезда покрывала белая штукатурка. Ну, когда-то она была белой.

Словно дом складывали из восьми деталек конструктора – по числу квартир – и одну детальку не подобрали по цвету Штукатуркой, как я сразу поняла, была отмечена квартира со старым отделением почты.

На фасаде с цементными заплатками красовались две разновременные таблички с названием улицы: современная синяя и советская чёрная. Под козырьком до сих пор держалась вывеска «КиберПочт@». Кодовый замок из двери был выломан, и мы без затруднений попали в подъезд. Металлическая дверь самого отделения оказалась заперта. На синенькой табличке «Почта России. Информация» висело извещение о переезде на Пионерскую. Мы постояли на лестничной площадке, без особой надежды постучали в дверь, прислушались к тишине за ней, потом вышли на улицу и прошлись вдоль белёной стены.