Лабиринт отражений

Удалился и исчез. Вот теперь все правильно, теперь тихо. И спокойно. Ну наслаждайтесь же, люди! Почему у вас лица такие перевернутые? Что опять не так?

— Что с ним не так? — повторила за тишиной Атанасия. — Взрослый ведь мужчина, а ведет себя, как капризный мальчишка. Надеюсь, вовремя опомнится.

— Боюсь, что не опомнится, случай безнадежный, — задумчиво произнес Костас.

— Нашел время для шуток!

— А я и не шучу. Наш сын, похоже, влюбился.

— Ну и что? В первый раз, что ли?

— Ты не поняла. Вернее, я не так выразился. Димитрис не влюбился, он полюбил. По-настоящему. Впервые в жизни.

— Надеюсь, ты ошибаешься…

* * *

Наверное, сейчас ему следовало злиться на родителей, снова и снова вспоминать, как они отреагировали на его слова, как пренебрежительно отзывались о его любимой, как пытались очернить и унизить Нику. Но он не мог злиться, не получалось — настолько солнечно все было сейчас в его жизни.

Солнечно, радостно, ярко, эмоционально насыщенно. Порой даже страшно становилось — вдруг ему всего лишь снится? И наступит утро, он проснется один, а его любимый Никушонок по-прежнему строгая, безликая, холодная Ника Панайотис, желанная не больше, чем манекен.

Но утро снова и снова заглядывало в окна его дома, и он просыпался, и млел от счастья, ощущая на своей щеке теплое дыхание его девочки.

Его, только его, родителям не стоило даже пытаться заразить его своим скепсисом. Да, он в курсе, что такое гименопластика, и даже была в его жизни такая «девственница», пытавшая таким вот способом превратить интрижку в что-то более серьезное. Но язык тела, интимную опытность операцией не удалить, как ни старайся.

И в том, что он стал у Ники первым, Димитрис ни секунды не сомневался. Да, все случилось очень быстро, в ту же новогоднюю ночь, но они оба меньше всего думали о том, что правильно, а что — нет. Они просто поняли тогда, в ресторане, посмотрев в глаза другу друга, поняли оба, сразу — это ты. Я ждал(а), я искал(а) тебя. Пусть не сразу узнал(а), не сразу понял(а), но это — ты.

И вот уже десять дней они вместе. Первое время практически не выходили из дома, потом все же пришлось вернуться в офис — Бернье один не справлялся.

Оказалось, что и работать теперь стало намного интереснее — когда вместе. Ника продолжала удивлять Димитриса своими способностями, она очень быстро училась, вникала во все нюансы, порой подсказывала смелые и толковые решения.

В общем, стала незаменимой. Во всех смыслах.

И Димитрис понял — именно с этой девушкой он хочет связать свою жизнь, сплести нити их судеб в единое целое, стать отцом ее детей. Чтобы дочери были похожи на маму, а сыновья… пусть тоже на маму, он не против.

Что? За десять дней невозможно узнать человека?

Ну, допустим, человека порой и за десять лет, и за двадцать, и за всю жизнь невозможно узнать, а вот понять для себя, хочешь ли ты быть рядом с этим человеком десять лет, двадцать или всю жизнь, вполне можно и за десять дней.

Прежде чем сделать Нике предложение, он решил сообщить о своем решении родителям, надеясь, что они обрадуются.

А получилось… То, что получилось.

Ничего, со временем они все поймут, они ведь умные. И добрые. И любят его. Они увидят, как их сын счастлив рядом с Никой, как он любит и как любим.

Да, любим, Димитрис чувствовал это, видел в глазах Ники. Любовь, нежность, страсть, радость, счастье — всю палитру чувств и эмоций. Правда, там, в ее глазах, в самой глубине, порой мелькало еще что-то, то ли грусть, то ли страх. А иногда казалось, что… стыд?

Да ну, глупости какие-то, хватит видеть то, чего нет. Ты просто не можешь поверить в свое счастье, в то, что все может быть так хорошо, вот и ищешь подсознательно (или все же сознательно?) подвох.

Так, сейчас надо заехать в ювелирный салон, забрать заказанное помолвочное кольцо и сегодня же вечером сделать Нике предложение.

* * *

— Как же я рада за тебя, сестренка! — в глазах Доры, прячущихся за стеклами очков, действительно сверкала радость.

Или это стекла бликовали на солнце, маскируя настоящие эмоции сидящей напротив девушки? И на самом деле в глазах названой сестры нет сияющего радостного тепла, там леденящий холод ненависти?

Алина встряхнула головой, отгоняя дурацкие в своей нелепости мысли. Откуда они вообще взялись? Как можно такое придумать?!

Ее Дора, ее милая смешная сестренка, искренняя и добрая, благодаря которой Алина нашла свою любовь, способна ненавидеть? И кого — ту, с кем так долго возилась, кому помогла начать новую жизнь, кого опекала и поддерживала!

Дура ты, Алина.

Вон, смотри, Дора даже расплакалась от счастья, отвернулась смущенно, сняла очки, промокает глаза, какое-то время так и сидит, отвернувшись. Делает вид, что любуется ухоженным парком, раскинувшимся внизу, под террасой ресторана, в котором они с Дорой встретились, чтобы вместе пообедать.

Снова пришлось ехать довольно далеко, чтобы не встретить никого из знакомых — Дора продолжала играть в шпионские игры, скрывая от всех их знакомство с Алиной… вернее, с Никой Панайотис, ассистенткой Димитриса Кралидиса.