Читаем Лабиринт памяти (СИ) полностью

Так что Драко хочет, честно, хочет прекратить это безумие, но не может, как бы ни старался. Он повторяет, что ненавидит Грейнджер, а сам целует её шею, говорит, как она омерзительна, в то время как его пальцы скользят по её бедру, он убеждает, что этот раз — последний, но снова врёт, совершенно точно зная, что будет ещё.

И ему кажется, что выхода нет.

Иногда, в моменты отчаяния, он разбивает кулаки в кровь, с силой сжимает голову и кричит, сходя с ума от беспомощности, но не перестаёт её хотеть.

По этой причине за несколько дней до Рождества, когда Драко снова оказывается с Грейнджер наедине, он делает всё, чтобы в конце концов совершить то, к чему они оба так долго шли.

Он хочет её, слишком сильно хочет, но контролирует себя, стараясь её расслабить, а ещё делает то, чего не делал никогда прежде, ни с одной девушкой: спускается поцелуями ниже и дотрагивается до неё языком. Раньше он только читал об этом, а потому не знает, правильны ли его движения, но судя по тому, как начинает стонать и извиваться Грейнджер, ей нравится. И это заводит ещё больше, и он уже не может сдерживаться, когда с рыком притягивает её к себе и даже касается её плотью, но чувствует руку, упёршуюся ему в грудь.

— Подожди, — тяжело дыша, произносит Гермиона, и Драко едва не издаёт вздох разочарования.

— В чём проблема, Грейнджер? Ты же этого хочешь не меньше, посмотри на нас! — с отчаяньем говорит он и видит, как от осознания, что они практически голые, её щёки окрашивает румянец.

— Я просто… Я же даже не люблю тебя, — тихо отзывается Гермиона, пока её глаза наполняются слезами.

Слышать это почему-то неприятно, и Драко обхватывает её лицо ладонями, а потом, склонившись, шепчет:

— Ты мне даже не нравишься, Грейнджер. О какой… «любви» может идти речь, когда здесь дело совершенно в другом? Мы просто оба одержимы. У нас нет другого выхода.

— Выход есть, — довольно резко отвечает Гермиона. — Мы можем забыть.

— Забыть?! И как ты себе это представляешь? — раздражаясь, что вместо того, чтобы заниматься сексом, они всё ещё разговаривают, интрересуется Драко.

— Есть заклинание, — не сводя с него блестящих глаз, начинает Грейнджер, — благодаря которому мы сможем забыть всё, что между нами происходило. Мы произнесём его, а затем все воспоминания, начиная с выбранного момента, будут стёрты, и я никогда не узнаю…

Она осеклась, но Драко и так всё понял.

— Значит, ни ты, ни я не вспомним о том, что было?

— Да, — кивает Грейджер, а потом отводит взгляд. — Меня уничтожает всё это, Малфой. Я не хочу помнить, что ввязалась в эти… отношения с тобой.

Её слова словно пощёчина.

— Ты мне противна, Грейнджер. Поверь, я бы тоже хотел забыть, что когда-то позволил себе ввязаться в это дерьмо, — выплёвывает он, и видит проблеск боли в глазах Гермионы.

— В таком случае, — отталкивает она его и слезает с парты. — Предлагаю прямо сейчас покончить с этим!

Они зло сверлят друг друга взглядами, тяжело дыша, а затем Драко делает то, что ожидает от себя меньше всего: он крепко прижимает её к себе и утыкается носом ей в волосы. Они стоят так какое-то время, не веря, что это происходит.

Но это происходит, и от безысходности Драко хочется кричать.

— После Рождества. Ты вернёшься с каникул, и тогда мы… попробуем прекратить, — горячо, почти зло шепчет он, ощущая, как каждое слово отдаётся болью.

— А если мы не сможем? — откликается Грейнджер, вцепившись в его рубашку.

Драко долго думает, прежде чем ответить. Он понимает, что, скорее всего, их желание никуда не денется, как понимает и то, что всё равно рано или поздно это придётся прекратить.

— Расскажи подробнее про заклинание, — наконец предлагает он, отступая назад, и видит тень благодарной улыбки на её губах.

***

Каникулы тянутся до ужаса медленно. У Драко нет абсолютно никакого желания возвращаться домой, а потому он проводит все дни в замке, в котором, кроме профессоров, практически никого не осталось.

Сейчас, когда ничто не отвлекает его от мрачных мыслей, те снова заполоняют голову, и лишь одно помогает не сойти с ума — воспоминания о Грейнджер.

Драко держится за эти образы, всплывающие в сознании, как за спасительный плот, и остро чувствует, как ему не хватает поцелуев, ласк — всего того, что он совсем недавно получал от неё. И поэтому в день, когда — он знает — Грейнджер вернётся в школу, он просыпается в шесть утра и не может заснуть, предвкушая миг, когда увидит её.

Конечно, он страшится, что она решила всё прекратить: ведь за эти дни, проведённые в заточении собственных мыслей, он понял, что сам, однозначно, не хочет от неё отказываться, как бы неправильно это ни было. Но, с другой стороны, он надеется, что тот Омут памяти, который они вместе создали, придаст ей смелости, поможет отпустить себя: ведь они в любой момент смогут всё забыть, стоит лишь направить палочки друг на друга и сказать нужные слова.

Драко приходит на завтрак первым, борясь с внутренним беспокойством, и каждый раз, когда кто-то входит в зал, цепляясь за лица учеников, всматриваясь в них, в надежде уловить знакомые черты.

Но всё тщетно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вечер и утро
Вечер и утро

997 год от Рождества Христова.Темные века на континенте подходят к концу, однако в Британии на кону стоит само существование английской нации… С Запада нападают воинственные кельты Уэльса. Север снова и снова заливают кровью набеги беспощадных скандинавских викингов. Прав тот, кто силен. Меч и копье стали единственным законом. Каждый выживает как умеет.Таковы времена, в которые довелось жить героям — ищущему свое место под солнцем молодому кораблестроителю-саксу, чья семья была изгнана из дома викингами, знатной норманнской красавице, вместе с мужем готовящейся вступить в смертельно опасную схватку за богатство и власть, и образованному монаху, одержимому идеей превратить свою скромную обитель в один из главных очагов знаний и культуры в Европе.Это их история — масшатабная и захватывающая, жестокая и завораживающая.

Кен Фоллетт

Историческая проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов
Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

Новая книга знаменитого историка кинематографа и кинокритика, кандидата искусствоведения, сотрудника издательского дома «Коммерсантъ», посвящена столь популярному у зрителей жанру как «историческое кино». Историки могут сколько угодно твердить, что история – не мелодрама, не нуар и не компьютерная забава, но режиссеров и сценаристов все равно так и тянет преподнести с киноэкрана горести Марии Стюарт или Екатерины Великой как мелодраму, покушение графа фон Штауффенберга на Гитлера или убийство Кирова – как нуар, события Смутного времени в России или объединения Италии – как роман «плаща и шпаги», а Курскую битву – как игру «в танчики». Эта книга – обстоятельный и высокопрофессиональный разбор 100 самых ярких, интересных и спорных исторических картин мирового кинематографа: от «Джонни Д.», «Операция «Валькирия» и «Операция «Арго» до «Утомленные солнцем-2: Цитадель», «Матильда» и «28 панфиловцев».

Михаил Сергеевич Трофименков

Кино / Прочее / Культура и искусство