Читаем Лабиринт памяти (СИ) полностью

Драко понимает — это нужно прекратить. Его любопытство завело его слишком далеко, раз он уже несколько дней не может спокойно смотреть на Грейнджер, вспоминая, как она извивалась под его пальцами. И поэтому он старается делать вид, что ничего не произошло, что всё как прежде.

Он старается ей доказать, какой самонадеянной дурой она была, полагая, что он может её хотеть.

Но он снова терпит поражение, когда они приходят на общую пару трансфигурации. Драко был уверен: Грейнджер будет избегать его взгляда, будет краснеть и сгорать от стыда, невольно вспоминая о крахе своей безупречной репутации. И он никак не ожидал, что она будет смело смотреть ему в глаза, вести разговор и вообще всем видом показывать, что её нисколько не волнует произошедшее.

Во всяком случае, Грейнджер мастерски удаётся изображать равнодушие, и это злит, выводит из себя.

Уже в который раз всё идёт совершенно не по плану.

Особенно остро Драко это осознаёт, когда ощущает, что Грейнджер сегодня сидит гораздо ближе, чем обычно: так, что её бедро тесно прижато к его собственному. Грейнджер слегка подаётся вперёд, и её колено скользит вдоль ноги Драко, заставив того чувствовать напряжение в паху. А потом она и вовсе решается на грязные приёмы: потягивается, прогибаясь так, что Драко заставляет себя не смотреть, но смотрит, как натягивается ткань на её груди; невзначай прикасается к нему, как раньше делал с ней он, а добивает тем, что, когда они выходят из класса, роняет перо и, не сгибая колен, наклоняется за ним. Конечно, её юбка не настолько коротка, чтобы позволить Драко увидеть всё, что он хотел бы, но она задирается достаточно, чтобы его и без того взбудораженная фантазия дорисовала остальное.

И поэтому, когда Драко в этот же день снова наталкивается на неё в совятне — определённо, самое популярное место их встреч, — он, почти не думая, хватает её за плечи и прижимает к стене, распугивая вмиг встрепенувшихся птиц.

— Какого чёрта ты делаешь? — рычит он, пытливо смотря на Гермиону.

Она пару раз моргает, справляясь с шоком, а затем её лицо приобретает злое выражение.

— Отпусти меня, Малфой. Сейчас же, — хмурится Грейнджер.

— Я ещё раз спрашиваю: какого чёрта ты делаешь? — встряхивает он её и наконец видит проблеск понимания во взгляде, в котором читается ещё что-то, похожее не торжество. Впрочем, Драко не удаётся в этом убедиться, потому что лицо Грейнджер вновь приобретает знакомое выражение безразличия с той лишь разницей, что её глаза блестят больше обычного.

А ещё Грейнджер молчит. Просто изучающе смотрит на него и молчит, выжидая, а Драко чувствует себя идиотом.

— К чему эти ужимки, Грейнджер?

— Думаю, тебе лучше спросить у Мишель, раз она жить без них не может, — откликается Гермиона, и Драко удовлетворённо замечает, что её голос слегка звенит от раздражения.

— Не строй из себя дуру, — насупившись, качает он головой.

А Грейнджер, будто расхрабрившись, шагает навстречу. Похоже, она зла. Очень зла.

— Неужели? Тогда почему ты всё занятие пялился на меня?

Драко понимает, к чему она ведёт. И ему это не нравится.

— Ты намекаешь, что я захотел тебя? — недобро ухмыляется он и демонстративно скользит взглядом снизу вверх по фигуре Грейнджер. — Поверь, из всех девушек Хогвартса ты бы стала последней, с кем я…

— Вот как? — вспыхивает Гермиона, резко оборвав его на полуслове. — Мне так не показалось, когда ты прижимался ко мне всем телом в ту ночь, Малфой.

Когда эти слова произнесены вслух, они оба ошеломлённо замирают. Грейнджер выглядит так, словно сказала что-то, давно вертящееся на языке, но до сей поры старательно сдерживаемое. А Драко просто смотрит на неё и понимает, что терпит поражение.

Снова.

— Это не так, — сквозь зубы говорит он, пытаясь скрыть гнев от того, что Грейнджер раскусила его.

Вместо ответа она странно, почти горько усмехается и делает шаг к нему, оказываясь непозволительно, невыносимо близко. И Драко знает, что ему нужно отскочить от неё, как от прокажённой, знает, что нужно унизить и наказать словами за то, что она посмела просто подумать…

Но лихорадочный ход мыслей оборвался в один миг, когда Грейнджер, очевидно осмелев, кладёт одну ладонь ему на грудь, а другую на щёку. Их тела соприкасаются, и Драко чувствует предательское напряжение внизу живота, а ещё не может оторвать взгляд от её губ, которые с каждой секундой всё ближе к его собственным.

Он готов почти застонать, когда Гермиона бедром прижимается к его паху и опаляет горячим дыханием кожу. И он практически закрывает глаза, готовясь к необратимому, но такому желанному, в то время как Грейнджер тихо выдыхает:

— Вот видишь, Малфой, я доказала. Доказала, что ты меня хочешь.

И, прежде чем смысл сказанного доходит до него, она делает волевой шаг назад и, развернувшись, быстро идёт к двери.

Драко настигает её, когда она берётся за дверную ручку, грубо хватает за руку и разворачивает к себе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вечер и утро
Вечер и утро

997 год от Рождества Христова.Темные века на континенте подходят к концу, однако в Британии на кону стоит само существование английской нации… С Запада нападают воинственные кельты Уэльса. Север снова и снова заливают кровью набеги беспощадных скандинавских викингов. Прав тот, кто силен. Меч и копье стали единственным законом. Каждый выживает как умеет.Таковы времена, в которые довелось жить героям — ищущему свое место под солнцем молодому кораблестроителю-саксу, чья семья была изгнана из дома викингами, знатной норманнской красавице, вместе с мужем готовящейся вступить в смертельно опасную схватку за богатство и власть, и образованному монаху, одержимому идеей превратить свою скромную обитель в один из главных очагов знаний и культуры в Европе.Это их история — масшатабная и захватывающая, жестокая и завораживающая.

Кен Фоллетт

Историческая проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов
Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

Новая книга знаменитого историка кинематографа и кинокритика, кандидата искусствоведения, сотрудника издательского дома «Коммерсантъ», посвящена столь популярному у зрителей жанру как «историческое кино». Историки могут сколько угодно твердить, что история – не мелодрама, не нуар и не компьютерная забава, но режиссеров и сценаристов все равно так и тянет преподнести с киноэкрана горести Марии Стюарт или Екатерины Великой как мелодраму, покушение графа фон Штауффенберга на Гитлера или убийство Кирова – как нуар, события Смутного времени в России или объединения Италии – как роман «плаща и шпаги», а Курскую битву – как игру «в танчики». Эта книга – обстоятельный и высокопрофессиональный разбор 100 самых ярких, интересных и спорных исторических картин мирового кинематографа: от «Джонни Д.», «Операция «Валькирия» и «Операция «Арго» до «Утомленные солнцем-2: Цитадель», «Матильда» и «28 панфиловцев».

Михаил Сергеевич Трофименков

Кино / Прочее / Культура и искусство